Милая, 18

Самая большая группа еврейского населения — религиозная — и пальцем не захотела шевельнуть. По совету рабби Соломона, они решили пользоваться традиционным оружием — молиться и терпеть.

Члены Еврейского Совета избегали Алекса, как зачумленного. Драматург Зильберберг, из которого одна пощечина в кабинете Рудольфа Шрекера выбила весь боевой задор, наполнявший когда-то его пьесы, объявил Бранделя виновником всех несчастий. Остальные боялись за свое положение. Рассчитывать можно было только на пианиста Эммануила Гольдмана.

Среди неевреев и вовсе не на кого было опереться. Нееврейская интеллигенция была запугана не меньше еврейской. Пример Пауля Бронского был тому лучшим подтверждением. С тех пор, как Бронский вернулся в Варшаву, ему не позвонил ни один из его студентов, ни один из его коллег.

Большинство населения не хотело вмешиваться в войну немцев против евреев, а меньшинство не скрывало своей вражды к евреям.

Церковь — великий рупор власти и совести — безмолвствовала. Как умный стратег, Александр быстро понял, что единение невозможно, и перешел к решению следующей задачи. Поразмыслив, он собрал трех самых надежных и сильных людей, которых не надо было убеждать — они понимали обстановку, хотели держаться вместе и сопротивляться убийственным приказам.

В эту группу, кроме Алекса, входил Шимон Эден — несгибаемый руководитель Объединенной федерации рабочих сионистов. Ему одному удалось сформировать и повести за собой с десяток различных фракций — от умеренных до крайне левых. В Объединенную федерацию входило более шестидесяти процентов всех сионистских организаций. В Шимоне сочетались лучшие качества Александра и Андрея при отсутствии главных недостатков. В прошлом армейский офицер, как и Андрей, он и похож был на него: такой же высокий и сильный, с такими же приступами ярости. А спокойной рассудительностью он походил на Алекса. Андрей уважал Шимона больше всех в Варшаве, не считая Алекса.

Вторым был Эммануил Гольдман, состарившийся, но все еще блистательный музыкант, которого назначили председателем Еврейского Совета.

Гольдман был единственным, в ком ошибся доктор Франц Кениг. Справедливо полагая, что у знаменитого музыканта есть имя среди евреев, Кениг недооценил его преданность идеалам гуманизма. Гольдман смотрел на вещи трезво и понимал, что в Совете ему долго не продержаться: немцам нужны люди малодушные, чтобы проводить в жизнь их приказы. И он твердо решил найти для общины какой-нибудь выход прежде, чем его сместят.

Третьим был Давид Земба, директор Американского фонда — организации, поддерживаемой американскими евреями. Низенький, с короткой бородкой и приятными манерами, польский еврей Земба был совершенно бесстрашен и чрезвычайно умен. В оккупированной Польше американские доллары, проходившие через его руки, становились основой любого начинания.

Вчетвером они выработали план действий.

На первом этапе Эммануил Гольдман, как председатель Еврейского Совета, добился встречи с доктором Францем Кенигом.

— Герр доктор, мы столкнулись вот с какой проблемой. У нас, у евреев, принято решать все дела между собой. Все общественные функции прежде возлагались на Комитет общины, который теперь распущен, и у нас нет легального органа для решения материальных вопросов.

— Насколько я понимаю, вы просите разрешения создать отдел социального обеспечения при Еврейском Совете?

— Не совсем так. В нашем Совете нет ни опытных людей, ни фондов, и к тому же мы очень заняты переписью.

— Уверен, что вы пришли сюда уже с готовым предложением.

— Да, и оно состоит в следующем. Есть много известных благотворителей. Они могут собрать деньги, найти людей заведовать приютами для сирот и домами для престарелых.

— Вы предлагаете создать самостоятельный административный отдел?

— Да.

— А не отделение при Еврейском Совете?

— Совершенно верно.

— Почему?

— Евреи всегда единодушны в вопросах взаимопомощи, каких бы взглядов они ни придерживались. Но если эту функцию передать органу, созданному правительством, начнутся распри между различными группировками, очень трудно будет наладить финансирование, поскольку правительству люди заведомо не доверяют. Получится неразбериха, двойная работа, административные дрязги. Всего этого можно избежать, создав самостоятельный административный отдел.

Доводы Гольдмана показались Кенигу убедительными. Он сможет обязать Еврейский Совет наблюдать за новым отделом. С другой стороны, если социальным обеспечением займется сам Еврейский Совет, Гольдман вечно будет вымогать у него, Кенига, побольше денег. И все-таки, что-то здесь не так. Доктор Кениг имел уже случай убедиться, что Гольдман — человек с характером, и хотя вопрос представляется ясным, не может быть, чтобы Гольдман пришел с выгодным для немцев предложением.

Эммануил Гольдман тоже понимал, что перед ним не эта дубина Шрекер.

— Кого вы предлагаете поставить во главе нового отдела? — начал прощупывать почву Кениг, остерегаясь подвоха.

— Ну, людей-то полным-полно, важно найти человека, который устраивал бы все группировки. Скажем, Александр Брандель.

— Брандель? С его сионистским нутром?