Милая, 18

— Красавица! — сказал Андрей.

— Мальчики уже на нее заглядываются.

— Что ты говоришь! Какие мальчики?

— Она не останется без кавалеров, как ее мама, — засмеялась Дебора.

— Спасибо, дядя Андрей, — Рахель подошла к Андрею, которого обожала, и поцеловала в щеку.

— ”Спасибом” не отделаешься, — сказал Андрей, показывая на рояль.

Рахель с удовольствием заиграла какой-то сложный этюд. Андрей внимательно слушал, потом Дебора взяла его за руку и повела в кухню. На пороге он остановился.

— Она замечательно играет, точно как ты когда-то.

Дебора отпустила прислугу Зоею и сама поставила чайник. Андрей уселся, расстегнул мундир. В кухне вкусно пахло. Сестра печет печенье — совсем как в старой квартире на Слиской в канун субботы. Она сняла с Андрея конфедератку и запустила пальцы в его густую светлую шевелюру.

— Мой маленький братик, — сказала она и поставила перед ним блюдо с печеньем; когда она стала разливать чай, блюдо уже наполовину опустело.

— Вот это чай! — восхитился Андрей. — А сержант Стика заваривает не чай, а помои.

— Что происходит на границе, Андрей?

— Откуда мне знать, — пожал он плечами. — Со мной не советуются. Спроси у Рыдз-Смиглы.

— Нет, серьезно.

— Вполне серьезно. Я приехал домой на четыре дня…

— Мы очень волнуемся.

— Концентрация немецких сил огромная. Я тебе скажу, что я думаю. Пока Гитлер получает все, что хочет, шантажом, это еще куда ни шло. Но Польша на шантаж не поддастся, так что, возможно, ему придется отступить.

— Пауля призвали.

— Ну? — Андрей напрягся, в его отношениях с Паулем не все шло гладко. — Мне очень жаль. Я не думал…

— Никто не думал, — перебила Дебора, раскатывая тесто для следующей порции печенья. — Ты уже видел Габриэлу?

— Нет, я пришел прямо сюда. Она, наверное, еще на работе.

— Приходи с ней вечером ужинать.

— Если меня не перехватит Брандель.

— А ты постарайся. И Кристофер де Монти придет.

— О, как поживает мой друг Крис?

— Завален работой, обстановка ведь напряженная. Мы его уже больше месяца не видели, — сказала она, нажимая на скалку с особым усердием.

Андрей встал, подошел сзади к сестре, повернул ее за плечи к себе и попытался приподнять за подбородок ее лицо. Дебора тряхнула головой.

— Ты, пожалуйста, не думай, между нами ничего нет, — сказала она.

— Просто старые друзья?

— Просто старые друзья.

— Пауль знает?

— А нечего знать!

— Ты что, считаешь меня дураком?

— Андрей, перестань, пожалуйста… нам и так волнений хватает. И, ради Бога, не спорь ты с Паулем.

— Да кто с ним спорит! Это же он всегда…

— Честное слово, если вы опять заведетесь…

Андрей допил чай, набил карманы печеньем и застегнул мундир.

— Ну, пожалуйста, Андрей, обещай мне, что сегодня все пройдет мирно. Он же уходит в армию. Ну, ради меня.

Андрей что-то буркнул и шлепнул сестру на прощанье.

— Пока, — сказал он ей, уходя.

* * *

Андрей развалился на садовой скамейке парка на Лазенках напротив Американского посольства.

Над ним высилась статуя Фредерика Шопена, облюбованная местными голубями, а позади сквозь листву виднелся Бельведерский дворец маршала Пилсудского. Приятное место для отдыха. Андрей нашел в кармане последнее печенье, проглотил его и приступил к своему любимому занятию: мысленно раздевать проходящих женщин.

Вскоре открылась парадная дверь посольства, из нее вышла Габриэла Рок и пошла по Уяздовской аллее. Он догнал ее на первом перекрестке. Чувствуя, что за ней кто-то увязался, Габриэла быстро сошла на мостовую.

— Пани, — сказал сзади Андрей, — будьте любезны назвать мне имя той счастливицы, которая завладела сердцем самого лихого офицера среди улан польской армии.

— Андрей? Андрей! — она остановилась посреди мостовой и бросилась к нему в объятия.

Полицейский-регулировщик поднял руку, и поток машин ринулся вперед. Водители нетерпеливо гудели, объезжая их, сердясь, но в то же время понимая, что солдат имеет право целовать свою подружку посреди мостовой. Наконец какой-то уж совсем непатриотичный таксист обозвал их идиотами и отогнал на садовую скамейку.

— Андрей, — сказала она и всхлипнула, положив голову ему на грудь.

— Ну, ну! Знай я, что ты так расчувствуешься, я не приехал бы.

— Ты на сколько? — утерла она слезы.

— На четыре дня.

— Ой, как я рада!

— Я чуть было не нашел себе другую, думал, ты уже никогда не выйдешь из посольства.

— А я задержалась на совещании, — Габриэла взяла его большую руку в обе свои. — В этом году мы не открываем американскую школу при посольстве. Детей вывезли в Краков. Даже часть основного персонала туда переезжает.

Андрей что-то процедил сквозь зубы насчет всем известной американской трусости.

— Не будем сейчас об этом говорить, — перебила она, — у нас есть только девяносто шесть часов, а мы вот сколько из них уже потеряли. Ко мне идти нельзя, я сделала ремонт, и в квартире жутко воняет краской. Я же не знала, что ты приедешь.

— А у меня перед дверью наверняка уже расположился Брандель со всем своим исполнительным комитетом.

— Рискнем, — сказала Габриэла таким голосом, что он тут же пошел за извозчиком.