Милая девочка

Не представляю, как он мог находиться в одном доме с Евой, каждый день ложиться с ней в одну постель, знать и скрывать, что их дочь мертва.

Ева подает на развод и, когда решение вынесено, получает половину состояния Джеймса Деннета. Денег у нее теперь достаточно, чтобы обеспечить новую жизнь себе и Мии.

Эпилог. Мия. После

Я сижу в кабинете доктора Родос и рассказываю ей о той ночи. Идет дождь. Настоящий ливень. Мы с Оуэном закрылись в комнате и слушаем, как капли барабанят по крыше. Мы были на улице, собирали ветки для печи и не успели вернуться, прежде чем начался дождь.

– В тот вечер, – говорю я, – наши отношения изменились. Именно в тот день я поняла, почему нахожусь в том доме с ним. Он не хотел причинить мне вред.

Я вспоминаю строгий взгляд его карих глаз и слова: «Никто не знает, что мы здесь. Если бы кто-то узнал, нас бы убили. И меня, и тебя». Внезапно я поняла, что теперь не одинока, как было всю мою жизнь.

– Он пытался меня спасти, – говорю я.

И тогда все изменилось. Я больше его не боялась. Я все поняла.

Обо всем этом я рассказываю доктору Родос. Рассказываю о том, как мы жили в доме, об Оуэне.

– Вы любили его? – спрашивает она, и я признаюсь, что любила.

Я не могу сдержать слез. Доктор протягивает мне платок, и я прижимаю его к глазам.

– Расскажите о своих чувствах, Мия.

Я говорю, что очень по нему скучаю, мечтаю, чтобы воспоминания не приходили ко мне, и я могла бы спокойно спать, и в темноте мне бы повсюду не чудился Оуэн.

Разумеется, дело не только в этом. Все намного сложнее.

Есть вещи, о которых я никогда не смогу рассказать врачу.

Я не могу признаться ей, как душит меня боль. Меня гнетет постоянное чувство вины. Ведь Оуэн оказался в том доме из-за меня, я вложила оружие в его руку. Если бы я рассказала ему правду, он мог бы что-то придумать. Мы вместе бы все придумали. Но тогда, в первые минуты и дни, я не могла открыть ему правды из страха перед тем, что он может со мной сделать. А потом, позже, я ничего не рассказала из страха, что это все может изменить.

Он не был тем человеком, который смог бы защитить меня от собственного отца и Далмара. Даже несмотря на то, что многое в этой ситуации было фальшивым и придуманным.

Мне суждено провести всю жизнь в тоске по тому, кто заботился обо мне. А это был только он.

Это чувство я не хочу потерять.

Прикладываю руку к растущему животу и чувствую, как шевелится ребенок. За окном лето. От влажности и духоты трудно дышать. Скоро у меня появится малыш. Благословенный подарок от Оуэна. И я больше не буду одинока.

Я постоянно ношу с собой один образ. Я учусь в школе. Приношу домой написанное на «отлично» изложение по книге, и мама прикрепляет листок на холодильник магнитом Bee happy с маленькой пчелкой, подаренным мной на Рождество. Возвращается отец, бросает беглый взгляд на мое произведение и обращается к маме:

– Этот учитель английского должен быть уволен. Тебе не кажется, Ева, что Мия уже достаточно взрослая, чтобы знать разницу между «тем» и «тех».

Он срывает листок и ставит на него тарелку. Прежде чем успеваю выбежать с кухни, замечаю, как буквы начинают расплываться под капельками воды.

Мне было двенадцать.

Входя в темный бар, я думала о том дне. На улице была прекрасная погода – бабье лето, милостиво подаренное природой. В баре же темно и мрачно, народу мало, как и должно быть в два часа дня, всего несколько парней, видимо заливающих горе бурбоном. Это небольшое заведение, занимавшее угол этажа в обычном здании с видом на разрисованную граффити стену. Негромко играла музыка. Джонни Кэш. Бар находился не рядом с моим домом, а в Лондейле. Оглядевшись, поняла, что я единственный посетитель с белым цветом кожи. Вдоль стойки вереница высоких деревянных стульев, некоторые с трещинами на сиденьях, на черной стене стеклянные полки с бутылками. Табачный дым клубился и поднимался к потолку, отчего место казалось таинственным. Открытую входную дверь подпирал стул, но солнце и свежий воздух не спешили в это мрачное помещение. Бармен, лысый мужчина с бородкой, кивнул и спросил, что мне предложить. Я заказала пиво и направилась в глубь бара к столику недалеко от мужского туалета. Он сказал, что будет ждать меня там.

Когда я увидела его, к горлу подкатил ком и стало трудно дышать. Глаза его походили на два уголька, кожа темная, блестящая и эластичная, как резина. На нем камуфляжная куртка, слишком теплая для такого погожего дня. Свою я сняла и завязала на талии. Он сидит, склонившись над столом, и пьет пиво.

Я спросила, не он ли Далмар. Несколько секунд он молчал, оглядывая меня с ног до головы. Сначала долго смотрел в глаза, потом окинул взглядом волосы, клетчатую рубашку, черную сумку-мешок и повязанную вокруг талии парку.

Я никогда не была так уверена в правильности того, что делаю.

Человек молчал, не подтверждая и не отрицая, что он Далмар, а потом спросил, что он за это получит. Мы начали разговор. Голос его был низким и спокойным, по одному нему можно было угадать его африканское происхождение.