«Милая моя, родная Россия!»: Федор Шаляпин и русская провинция

Недавно в областной газете «Золотое кольцо» была опубликована статья о братьях Понизовкиных, владельцах терочного завода. В ней упоминается факт приезда к Понизовкиным Шаляпина. Не в то ли время и был Федор Иванович в Больших Солях?

Жили у Бойкина друзья около месяца. Почти каждый вечер в присутствии гостей в небольшой комнате пели два русских баса народные песни, романсы. Как обычно открывалось окно, и далеко за пределами речки Солоницы слышались голоса Шаляпина и Касторского. И каждый раз около дома собирались большесольцы послушать двух знаменитостей.

По-разному сложились судьбы этих оперных певцов. После революции Федор Иванович покинул Россию, так больше и не навестив ее. Владимир Иванович Касторский по-прежнему пел на сцене Мариинского оперного театра. Правительство присвоило ему звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Умер он в 1948 году.

Генрих Окуневич «Эй, ухнем!»

Золотое кольцо.

1993. 13 февраля

Нынешний год объявлен ЮНЕСКО годом Шаляпина. Об этом великом русском певце не нужно много рассказывать — все мы и без напоминаний знаем и помним о нем. Но стоит напомнить о том, что у Федора Ивановича была дача в наших местах, возле Итлари. Местные жители по сию пору показывают утес, с которого любил петь Шаляпин. А больше, правда, ничего в тех местах не сохранилось.

Сегодня мы предлагаем вниманию читателей рассказ-быль, одним из героев которого является человек, облюбовавший ярославские края для отдыха и пения…

Где-то далеко за Ярославлем, на той стороне Волги, догорала вечерняя заря. Над Тверицами ярким оранжевым блином встала полная луна. Выстелив по воде золотистую дорожку, ночная гулена словно зазывала по ней к себе в гости уходящую подругу дня.

Привязав лямки расшивы за стволы деревьев и крепко поужинав, бурлацкая артель устроилась вокруг костра на ночлег, чтобы намаявшийся за день усталый мускул, набравшись сил за короткую ночь, вновь до восхода солнца потащил баржу с хозяйским товаром до паточного завода, а после аж до Рыбны.

Глядя на небесный бархат, на котором ангелы начали зажигать звезды, загрустивший Дымарь тихим сипловатым баском запел: «Ах ты, ноченька…»

— Эй, Дымарь, — сердито окликнул его Косой. — Спал бы ты лучше да другим не мешал. Ишь какой Шаляпин выискался!

— Сравнил! — возразил ему Оська. — От шаляпинского голоса свечи в храме гасли, как начинал петь! Сравнил…

— А тебе откуда знать, как Шаляпин поет? — с обидой спросил Косой.

— А вот и знаю! Потому как с ним встречался! — заявил Оська.

— Во сне, что ли? — хохотнул язвительно Дымарь.

— Не во сне, здесь, на Волге! А отроками вместе с ним в церкви пели! — похвастал Оська.

— Загнул, паря! — грубо отрубил Косой.

— Хотите — расскажу?

— Сам выдумал али кто тебе насвистел? — поддел Оську Дымарь.

— Как хотите! — с обидой сказал Оська, отвернувшись.

О Шаляпине на Волге ходило тогда много разных легенд и рассказов о его невероятной силе голоса, твердом характере, фантастических гонорарах.

— Оська, расскажи, — стали просить бурлаки. — Плюнь ты на Дымаря и Косого! Не хотят — пусть не слушают!

— Ну ладно, просите — расскажу, — согласился Оська, приподнимая голову.

Бурлаки знают: Оська — хороший рассказчик. Словечки у него то катятся, то плывут, раскрашенные мириадами интонаций и оттенков.

— В том году, помню, дом у нас сгорел. Сестренка с матерью по миру пошли, а я повязал ленту на голову, заткнул за нее ложку да и в Рыбну подался — в бурлаки наниматься…

— Ты про Шаляпина давай! Про себя неча нам рассказывать, — останавливает его Дымарь.

— Погоди, не торопи кашу в рот, а то подавишься, — спокойно отвечает Оська и продолжает дальше. — Так вот, пошли мы тогда от Рыбны аж до Костромы. Весело шли! А берег — то в топи вязнешь, то кустами продираешься, а то и водой прешь. Расшиву хозяин нагрузил тогда, не постеснялся. По ведру водки на каждую перемену пообещал. И только мы перевалили Савинскую косу, как из-за поворота рванула суводь! После дождя водоворот такой — лямку рвет, с ног валит! «Давай не засаривай! Наддай!» — орет косной. Какое там «наддай»! Что, сами не понимаем — занесет расшиву на мель, будет хлопотушки! Тянем, надрываемся. Ноги в песок по голень уходят, а она, проклятая, тянет на мель. Искры из глаз, лямка в грудь врезается! И «Дубинушку», и «Шаговитого пуделя» поем — не помогает, суводь проклятая так и рвет. Не одолели мы ее тогда, занесла расшиву на мель, проклятая!

Оська вытирает пот со лба, словно в лямку впряженный. Потом продолжает:

— Вот в такой-то веселенький момент и подходят к нам двое. Чистенькие с виду, оба в шляпах. Один, помню, с усами. «Здорово, оравушка!» — приветствует нас тот, что без усов. «Проваливай дальше!» — отвечает ему наш шишка. Да такое отмочил, что и Волге самой не очень приятно было услыхать такое!

А тот не обиделся, ответствует: «Да ты не лайся, браток, я тебе помочь хочу, дьявол ты этакий!»