«Милая моя, родная Россия!»: Федор Шаляпин и русская провинция

Эту песню я услышала от старожила здешних мест Екатерины Дмитриевны Яковлевой. Удивительное дело — приехав впервые в детский санаторий «Итларь» полтора года назад, я увидела лишь «снежную толщу забытья», покрывающую шаляпинские поляны, аллеи и тот пригорок, где стоял когда-то дом Шаляпина. В воспоминаниях Екатерины Дмитриевны оживает теплый домашний очаг — жена Иола Игнатьевна («Ела Гнатьевна», как называет ее моя собеседница и добавляет: «В честь ее все оконные рамы были „под елочку“ и спинки у стульев тоже»), дети Ирина, Федор и Борис («Федя и Боря как начнут проказничать, кидаться подушками, так перья по всей даче летят»). Для детей были срублены во дворе домики из дерева, они простояли до конца 30-х годов.

— Я пришла, — рассказывает Екатерина Дмитриевна, — только-только двор сломали, нас заставляли убирать, столбики вытаскивать.

Жили еще крестная Федора Ивановича, старая дева, каждое лето шила для всех барышень сарафаны, и слуги — крестьяне из окрестных деревень, которые тоже были как бы членами семейства.

Сама Е. Д. Яковлева родилась в 1918 году в деревне Одерихино, что в шести километрах отсюда, пришла работать в санаторий восемнадцати лет.

— Сижу, бывало, картошку чищу на кухне, Федосеич придет — он в войну сторожем работал — и мы с ним тихонечко о Шаляпине толкуем: «Эх, Катя, какой человек был!»

Иван Федосеевич из Охотина плел лапти для Шаляпиных — они всё лето в лаптях ходили. Василий Макаров из Старова был управляющим, Шаляпин звал его Русланом за русые кудри на голове. Много рассказывал о Шаляпине Василий Блохин — ему было 12 лет, когда он служил в кучерах у Федора Ивановича: «И поездил я по этой дорожке на станцию! Человек сорок иногда гостей привозил. Платили мне 50 копеек — целый капитал!»

— У Шаляпина здесь тоже лошади были, — продолжает Екатерина Дмитриевна. — Однажды поехал с Елой Гнатьевной и дочерью Ириной кого-то встречать на станцию, жеребенок на переезде испугался поезда, начал беситься. Ирина Федоровна закричала, а Шаляпин намотал на руки вожжи и давай править — так понесся, только пыль кругом!

Этот случай рассказала сама Ирина Федоровна Шаляпина, которая приезжала в санаторий «Итларь» в 1952 году. Дом еще стоял как был, сохранились даже многие вещи: «мамин шкаф» с гроздьями винограда по всему верху, кресла, медный умывальник, шашечница зеленая с белым, самодельные стулья со спинкой «в елочку», ночной фонарь, лампа Федора Ивановича с огромным абажуром — «наверное, столинейная, висела в кабинете у директора», камин в гостиной. Хранилась у Екатерины Дмитриевны фотография — «Шаляпин стоит и еще двое», — Ирина Федоровна посмотрела и руками всплеснула: «Ой, это же Костя Коровин!»

Дом художника Константина Коровина сохранился в Охотине до сих пор — крепко дружили они с Шаляпиным, исходили пешком все здешние места, много рыбачили на Нерли, заваливаясь на ночлег к местным крестьянам. На реке Нерль километрах в семи-восьми отсюда стояла мельница старика Никона, который был регентом в церкви села Пречистого. С этим Никоном пел Шаляпин на клиросе, приятельствовал с тамошним священником, а в церковь ходили по воскресеньям и праздникам как Шаляпин с семейством, так и Коровин.

— В 37-38-м годах эта церковь еще работала, — рассказывает Екатерина Дмитриевна. — Нас туда привез директор санатория, чтобы мы выступили против Церкви — был какой-то праздник. Помню, приехали мы зимой, на лошадях, но не выступали в школе, как должны были, а смотрели на венчание. Да, это было в 37-38-м, так как в марте 38-го умер Шаляпин. Нас собрали в столовой — и ни шепоточка. Скудно так! Как раньше против Церкви — так и против Шаляпина, нельзя было о нем говорить. Только снег падал весь день.

«Тот, кто сегодня поет не с нами…»

Недавно мне снова довелось побывать в Итлари. Первая встреча с Шаляпиным пахла снегом, вторая — источала густой сосновый аромат. О шаляпинском доме напоминает лишь нелепый остаток фундамента на пригорке. Высоченные липы — осталось их уже 94 вместо 100, посаженных Федором Ивановичем, — от старости замшели. Но дух Шаляпина витает в лесных кронах, и даже в этом полузабвенном состоянии есть что-то могучее.

«Глубокой осенью получаешь, бывало, телеграмму от московских приятелей: „Едем, встречай“, — вспоминал Шаляпин. — Встречать надо рано утром, когда уходящая ночь еще плотно и таинственно обнимается с большими соснами. Надо перебраться через речку — мост нечаянно сломан, и речка еще совершенно чернильная. На том берегу стоят уже и ждут накануне заказанные два экипажа с Емельяном и Герасимом. Лениво встаешь, одеваешься, выходишь на крыльцо, спускаешься к реке, берешь плоскодонку и колом отталкиваешься от берега…»

Где то крыльцо и где тот дом?

В дверях у Екатерины Дмитриевны записка: «Ушла за черникой на свой участок». Восемьдесят лет моей шаляпиноведке, а бодра и телом, и духом, хоть и жалуется на старые ноги. Пережила коллективизацию, голод, войну, помнит, как бесследно пропадали директора санатория.