Милая, обожаемая моя Анна Васильевна...

С тетей Аней мы встречались по утрам за завтраком и вечерами, когда возвращались каждый после своих дневных дел и путешествий. За вечерней едой, которую тетя Аня с Тюлиной подачи называла "незатейливым сельским ужином", толковали о том, что удалось за ушедший день, представляли себе, что делают родственники, причем особенно удавались тете Ане воображаемые Тюлины реплики, вспоминали детей, обсуждали их достоинства и недостатки и т.д. А то, бывало, выбирались к кому-нибудь в гости. Словом, жизнь текла вольно, была необременительна, и оба мы получали от нее явное удовольствие. Иногда среди зимы тетя Аня вдруг с улыбкой вспоминала: "А хорошо нам с тобой жилось летом: все налегке, никакой тяжелой артиллерии - красота!"

Таков был распорядок жизни в соответствии с течением времен года и дня. Анну Васильевну не оставляли заботы о ведении дома, приготовлении еды и прочие домашне-хозяйственные дела, но среди всего этого она выкраивала время и для более высокоуровневых занятий - чтения, музыки, походов на заслуживающие внимания выставки, ее собственные стихи и записки, переписку с друзьями и т.п.

Было у Анны Васильевны твердое правило, неукоснительно выполнявшееся и для своих, и для чужих: сначала человека накормить и уж только потом с ним разговаривать. Каким бы непростым ни было состояние финансов и продовольственных запасов в доме, но уж на залитый яйцом и поджаренный хлеб, а также на чашку чая здесь всегда можно было рассчитывать. С заморившим червячка гостем заводилась беседа, причем Анна Васильевна умела его разговорить, находя темы, которые составляли сердцевину его тогдашних интересов, в том числе и чисто профессиональных, причем было не особенно важно, каких именно, - ведь в любом случае интересно, что человек делает и какой сам он видит в этом смысл. Так бывало с известным балетмейстером Василием Ивановичем Вайноненом и с моим другом Андреем Лифшицем - горным инженером, с ученым-экологом Сергеем Шипуновым и с театральным режиссером Юрием Мочаловым, да и со многими-многими другими.

Не так уж мало было на Плющихе и обязательных праздничных встреч: основанные писателем Борисом Степановичем Житковым и быстро вернувшие себе традиционный смысл дни солнцестояния и равноденствия, а также Новый год, Ольгин, Тюлин и мой дни рождения, Пасха - вот что сразу приходит на память. Таким образoм, за год получалось по крайней мере около десятка дней, когда устраивались званые торжественные ужины. День рождения самой Анны Васильевны - 18 июля - приходился на лето, когда ее-то чаще всего и не было в городе.

В особой чести у тети Ани был Новый год. К каждому его празднованию она готовилась черезвычайно тщательно: сочинялась эмблема праздника и готовились нагрудные значки для всех, кого ждали в этот вечер, - некоторые из них хранятся у нас и сейчас, например: раковинка с жемчужной бусинкой - на эту идею навела ее жемчужина, добытая отцом, В.И. Сафоновым, из вскрытой за ужином устрицы, - маленькие гномики и т.п. Елка украшалась любовно: например, я в детстве был обучен делать из ваты Деда Мороза, обмазанного крахмалом и нужными красками, делались также и кое-какие игрушки на елку звезда на верхушку (долго ее роль играло сложное сооружение из картона и фольги - Иваново изделие), позже появилась зверюшка-символ и т.д. Долгое время на елке присутствовали завидовские сувениры - помните, самоварчик; но время шло, и их становилось все меньше, пока и вовсе не стало.

Пасха была знаменита крашением яиц. Для этого использовались тряпичные лоскуты, обрывки ниток, акварель, гуашь, фломастеры, луковая шелуха - все, что могло окрасить скорлупу. Особенно волшебными бывали результаты, когда намоченные сырые яйца обкладывались луковой шелухой, разноцветными тряпками, ниточками, а затем заворачивались в тряпочку и плотно обматывались нитками, чтобы вся эта набивка вплотную прилегла к поверхности яйца. В таком виде яйца варились, остужались холодной водой, к которой добавляли немного уксуса для закрепления краски и придания ей большей свежести. Нитки разматывались, раскрывалась тряпичная укутка, и из недр мокрого мусора появлялся сверкающий яичный овал, по которому среди золотисто-коричневых луковых орнаментов причудливейшим образом бежали, например, малиновые прожилки, яркой зеленью или синевой манили туманные оазисы и т.п. Получившаяся красота несла в себе и естественную непринужденность, и следы некоторой идеи, которой руководствовался укладчик. Бывало интересно и неожиданно узнавать свой замысел пятнадцатиминутной давности: действительность часто оказывалась гораздо необычнее фантазий.