И пошло-поехало: по вечерам дети уединялись на своих небольших суверенных территориях и возводили из подручных материалов самые разнообразные конструкции. Постепенно строительство гномьих хором настолько увлекло детей, что их день был наполнен обдумыванием планов новой резиденции для волшебного партнера, а также ожиданием вечера, когда можно будет заняться строительством и устройством гнездышка - этим восхитительным делом, столь счастливо и увлекательно сочетавшим мистицизм столоверчения со вполне материальным ремеслом строителя и дизайнера. Иногда к готовому изделию прилагалась записочка. Гномы осматривали выстроенные для них хоромы, бывали более или менее ими довольны и оставляли своим хозяевам приятные мелочи: конфету, яблоко, записку или еще что-то. Таким образом, помимо чисто материального обмена с миром волшебства у каждого из детей складывалась своя собственная переписка, и это поднимало их в их же собственных глазах - а как же: имеется никому не ведомый некто, который знает о них, заинтересован в их деятельности и даже в каком-то волнующем смысле зависит от них. Гномы оказались существами, в которых вначале, пожалуй, не очень-то и верилось, но по мере углубления контактов дети вполне с ними сживались и числили их наравне со своими приятелями.
Несколько позже гном был занесен и в жизнь моего сына Васи, и тоже с замечательными результатами - записки туда и обратно до сих пор хранятся у нас как образцы детского, а отчасти и взрослого творчества. Взрослые упоминаются здесь потому, что детскую переписку с потусторонним миром они использовали для проникновения в достаточно закрытые области детской психики. Нет пророка в своем отечестве, и то, что было бы отвергнуто или чем можно было пренебречь, исходи это от родителей, становилось изреченным свыше, если появлялось в записке гнома.
Конечно, дети взрослели и однажды осмеливались разрушить миф. Тут выяснялось, что в течение некоторого уже довольно длительного времени они поддерживали его исключительно потому, что не хотели огорчать заигравшихся старших, и верно - прекращения этой симпатичной забавы всегда было немного жаль.
Вообще, дети липли к Анне Васильевне, находили в ней полную открытость, уважительную дружественность и получали таким образом прямой доступ к человеку, явно значительному и во взрослом мире. Так, например, Иван, бывший довольно смешным увальнем, высказывавшийся в свои шесть-семь лет густым баском и частенько застревавший в словах из-за желания побыстрее выложить занявшую его идею, - так вот он, будучи совсем небольшим человеком, уже прекрасно понимал, что Анна Васильевна - это высший судия, и ее мнение о событиях его жизни, его поведении и поступках немало значило для него.
Однажды Ванька притащил с улицы замызганную картинку, которая при беглом просмотре оказалась прекрасной фотографической панорамой Кисловодска. Тетя Аня вычистила картинку, и с тех пор она заняла свое неизменное место на стене среди семейных сафоновских фотографий. Глядя на панораму, тетя Аня часто рассказывала о Кисловодске преинтересные вещи, и становилось досадно, что, рассказанные, они утекают в никуда. Однажды я предложил ей записать все это в тетрадку, которую можно было бы подвесить рядом с панорамой и пожалуйста: каждый, кому интересно узнать, что здесь изображено, берет тетрадку и читает об этом сам. Предложение было принято: ученическая тетрадка в косую линеечку (таких теперь, кажется, и нет больше) действительно появилась; в ней записаны очень живые воспоминания тети Ани о детстве в Кисловодске, приведены кое-какие семейные предания, и все это основано на описании деталей панорамы. На обложке тетрадки значится: "Илюше Сафонову" - таким образом, инициатор идеи был указан на афише, а об Иване, спасшем панораму и счастливо доставившем ее точно по адресу, сказано прямо в тетрадке: "Если в доме есть мальчишка, он обязательно... " и т.д.
С Иваном - это уж кстати - связаны разные забавные эпизоды, ну, например, такой. Мой товарищ Володя Малютин с детства прозывался Китом, и это его прозвище очень ему идет. Другой мой товарищ звался Жуком. Вот однажды Жук встретил в переулке Ивана, откуда-то направлявшегося к дому, но каким-то образом осведомленного, что я ушел то ли к Жуку, то ли к Киту. Жук спросил у него, дома ли я. "Нет, дядя Илюша у Жука". - "Но я как раз и есть Жук!" - объяснил Ваньке Жук. "Ну тогда, значит, он ушел к другому животному", - рассудил Иван.