Милая, вернись!

Новый начальник сначала показался нам очень строгим. Даже чересчур. Еще не прошло и недели, а нашему завхозу уже влепил выговор. Не прошло и двух — второй. Строгий. За то, что не пьет в нерабочее время, а пьет в рабочее. И грозился уволить, если это повторится.

Завхоз в кабинете начальника ничего не говорил. И, закрыв за собой дверь, ни с кем не поделился. Только, обернувшись, показал длинный язык табличке с надписью «Начальник», а секретарше процедил:

— Поживем — увидим.

Проходит несколько дней, и нашего начальника вызывает начальник немного повыше.

— Слушай, ты только пришел на новое место, а у тебя уже трудовой климат испортился. До меня дошли сведения со стороны, что ты людям рабочее настроение сбиваешь, придираешься к пустякам, покрикиваешь на них.

— А конкретно?

— Конкретного ничего нет, только вот такие общие сведения… Ты там посмотри… На работе у всех настроение должно быть светлым, без единого облачка…

Две недели спустя нашего начальника вызвал к себе уже гораздо более высокий начальник.

— Гляди, тут некий сигнальчик имеется… — сказал гораздо более высокий. — Говорят, что ты на прежнем месте работы семейственность расплодил; многих своих родственников там приютил. И сейчас на новом месте, говорят, кого-то из своих близких собираешься устроить…

— А конкретно? — спросил наш начальник.

— Конкретного ничего нет, но сигнальчик имеется. Ты там смотри!

Через месяц нашего начальника вызвал уже довольно высокопоставленный начальник.

— Жалоба на тебя, — сказал довольно высокопоставленный начальник. — Так прямо и пишут: злоупотребляешь своим служебным положением. Слухи ходят, что получил талон на мебель, а никто не видел, чтобы эту мебель тебе на квартиру доставили…

— А конкретно?

— Конкретного ничего нет, и подписал жалобу какой-то Болтушкинас… Аноним… Но сигнал есть сигнал… Считаю своим долгом предупредить тебя заранее. Ты там смотри…

А уже два месяца спустя нашего начальника попросил зайти к нему лично сам начальник управления.

— Вот тут такое неприятное письмецо к нам пришло… Лично тебя касается. Пишут, дескать, разговоры пошли, что ты свою жену каждый день лупишь, так как она на развод с тобой не согласна. А еще пишут, что ходишь к какой-то девятнадцатилетней смугляночке — так люди поговаривают — и вечное счастье ей обещал…

— А конкретно? — еле продохнул наш начальник.

— Конкретного ничего нет, и подписи нет, но ты на всякий случай укрепляй моральную сторону… А, кстати, как эта смугляночка — ничего себе, а?

Когда нашего начальника вызвал уже начальник объединения, он пошел на аудиенцию с пузырьком валерьянки в кармане.

— Вот какое дело, дорогой. Пишут, что ты получил квартиру в новом доме, используя отвратительные интриги, а между тем достойнейшие люди остались на старых квартирах… Что ты вообще страшный эгоист…

Наш начальник глотнул валерьянки и пролепетал:

— А конкретно?

— Конкретного ничего нет… Квартиру, правда, мы сами тебе выделили… Однако руководителем не может быть эгоист и себялюбец… Ты подумай об этом…

Не знаем, куда и кто еще вызывал начальника нашего учреждения. Знаем только, что сейчас он работает в картинной галерее сторожем. Уволился по собственному желанию, никем не принуждаемый.

Новым начальником назначили двоюродного брата нашего завхоза. Сейчас в нашем маленьком учрежденьице даже слишком спокойно. Космическая тишина. Завхоз по старинке в нерабочее время не пьет, а если и выпивает, так только с кем надо… «Я, — говорит он, — работу не брошу, мне работа пить не мешает. Я человек маленький, но многим нужный. Кто меня заденет, сам разобьется…»

ОПАСНОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ

Инженер Пятрутис был серым человечком. Сотрудники института электроники совершенно забывали, что где-то рядом скребется мелкий, как мышь, Пятрутис. Вспоминали про него только у окошка кассы, когда получали зарплату.

— Ты что, все еще у нас работаешь? — удивлялись сослуживцы.

— Все еще работаю, — отвечал смущенный Пятрутис и исчезал в дверях.

— И кто таких держит в институте? — ухмылялись молодые элегантные инженеры института.

Однако начальство было другого мнения.

— Сам черт не разгадает, что он может изобрести, у него фантастически живой ум, он работяга и не карьерист, — так однажды отозвался о Пятрутисе самый главный.

И вдруг случилось то, чего никто не ожидал. Пятрутис осторожно прошмыгнул к директору и положил на стол заявление: «Прошу уволить по собственному…»

— Человече, что тебя стукнуло… Ведь твое изобретение, как сам писал в отчете, в стадии завершения…

— Уже… — тихо произнес Пятрутис. — Поэтому я и ухожу… Лучше уж прорабом куда-нибудь…

Ошеломленный директор подумал о том, что изобретение Пятрутиса, строго засекреченное, могло принести лавры всему институту. Пятрутис работал над телепатическим аппаратом для передачи мысли в радиусе до километра.

— Видите, шеф, я что-то напутал в схеме, и вышло все наоборот: аппарат мысли не передает… Однако мысли других принимает просто удивительно… — начал разъяснять Пятрутис.

— Но это… Ведь это еще лучше! — вскрикнул директор.