Милалика

— Что с тобой, маленькая? — слышу я такой родной голос, а самые заботливые на свете руки обнимают меня, но я рыдаю и остановиться не могу.

И мой Серёжа сидит в траве, прислонившись к дереву, держит меня в объятиях, покачивая и успокаивая, а я сквозь слёзы рассказываю ему. Я рассказываю о своём детстве, о том, как лупили, как я боялась этого. Я говорю о том, как испугалась, что с ним что-то случилось, а Серёжа меня гладит, гладит, и от его тепла мне становится спокойнее.

— Это все закончилось, такого никогда больше не будет, — говорит он мне. — Пока я жив — не будет.

И я верю ему, верю каждому его слову, ведь это же он. Я знаю, что такого больше не будет — мы вместе, а мой Серёжа убьёт любого мучителя. Потому что всё закончилось. Мы навсегда вместе, и это сейчас я понимаю всей душой, всем своим существом.

Глава четырнадцатая

— Ну, картина вполне классическая, — замечает Серёжа, когда мы выходим на лесную полянку.

Действительно, посреди полянки стоит вполне такая традиционная изба на двух толстых сваях, оканчивающихся птичьими лапами угрожающих размеров. То есть, если исходить из известных русских народных сказок, внутри этого строения обитает Баба Яга, к которой нам, собственно, и надо. Страшно становится немного, ну и устала я, конечно, особенно последняя иллюзия напугала до мокрых штанов, хоть я и в платье.

— И что дальше делать? — интересуется у меня Серёжа.

— По идее, надо попросить избу повернуться, — задумчиво произношу я. — Только не так, как одна известная группа.

— Ну да, ну да, — кивает жених. — Я старый солдат и не знаю слов любви, кроме команды «Ложись!»[1], поэтому просить будешь ты.

— Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом, — вспомнив сказки, прошу я строение. Процитировавший старый фильм Серёжа с интересом наблюдает.

Изба начинает медленно, со скрипом, поворачиваться. Скрип у неё деревянный, только я никак не могу избавиться от ощущения, что старый танк башней крутит, — слышала я разок, как это бывает. Но степенно, не торопясь, строение поворачивается к нам своей лицевой стороной, заставляя меня судорожно уцепиться за руку любимого. Отчего-то становится страшно.

Несмотря на то что я знаю — последнее испытание было иллюзией, неправдой, мне очень нужно, просто необходимо постоянно касаться Серёжи. Как будто что-то выбило из меня уверенность, и теперь мне нужно каждую минуту, каждое мгновение убеждаться, что он здесь, со мной. Странно, но мой любимый это понимает, позволяя спрятаться в своих объятиях. Он теперь обо мне всё-всё знает, и я о нём тоже. Долгий у нас был разговор, полностью мы друг перед другом открылись.

— Дети, — констатирует появившаяся на пороге избы вполне миловидная старушка. — Дети нашли путь к бабушке. Уже интересно, а вот то, что дети обручены — вдвойне. Ну, прошу в дом.

— Здрасьте, — придушенно здороваюсь я, желая спрятаться в Серёжиной куртке, а тот просто вздыхает и берёт меня на руки.

— Вот, значит, как… — задумчиво произносит Яга, видя, что Серёжа прикидывает, как бы подняться со мной на руках.

Она делает приглашающий жест рукой. Какая-то сила при этом поднимает нас обоих, занося на тёплых мягких лапах в дом, и опускает прямо на лавку у стола, укрытого цветастой скатертью. Старушка как-то мгновенно обнаруживается за столом, на котором сами по себе возникают самовар и тарелки с бубликами, сушками, пряниками, печеньем разной формы. Появляются и чашки, полные чёрного ароматного чая.

— Ну, давайте почаёвничаем, — предлагает нам Яга. — А там и расскажете, с чем пришли.

— Мила, присядешь? — интересуется у меня Серёжа, на что я осторожно киваю.

— Только можно, чтобы ты рядом? — тихо спрашиваю.

— Можно, маленькая, — кивает он, осторожно усаживая меня.

— Видать, непростые испытания вам выдались, — качает головой Яга. — Кушайте, кушайте.

Я отпиваю необыкновенно вкусный чай, отчего-то всхлипнув, на что любимый сразу же прижимает меня к себе. Вот мы и дошли, а что делать дальше, я не знаю. Не было в книге ничего об этом, да и во сне тоже. Наверное, надо всё рассказать, а там Яга решит, помогать ли нам.

Пока я наслаждаюсь чаем, она достаёт блюдце, берёт яблоко и, странным жестом закрутив его, кладёт на ободок. Яблоко начинает наворачивать круги по блюдцу, Яга же смотрит внутрь и то хмурится, то улыбается. Добрая у неё улыбка, хорошая, по-моему. Детскость моя оценивает бабушку по триггеру — будет бить или не будет, что ещё раз показывает — тяжело мне испытание последнее далось, хоть боль и унялась очень быстро, да и ожидаемых следов на мне нет, я специально осмотрелась.

— Так, Кощею, вижу, не повезло, — хихикает старушка. — То Добрыня всё неправильно поймёт, то воин в теле ребёнка, что неудивительно. Горыныча вы накормили, причём замечу — не собой, печка и яблонька вас очень хорошо характеризуют. Значит, получается, помочь надо, раз даже испытание страхом выдержали. Рассказывайте.

— Меня Милаликой зовут, — начинаю я, но продолжить не успеваю.

— Погодь-ка, — произносит Яга. — Милалика? Царевна?