Миланцы убивают по субботам

– Видишь ли, приятель, мы, служители порядка, – народ суетный, бестолковый, хотя у нас и есть полиция нравов, отдел по борьбе с наркоманией, научные лаборатории, электронные архивы с коллекцией отпечатков, однако спецам вроде тебя наверняка мы кажемся дурачками, будто вчера вышли из яслей Христовых. – Он положил банальную отечественную сигарету в банальную пластмассовую пепельницу. – Вот и я, к сожалению, принадлежу к разряду невинных агнцев, поэтому хочу тебя попросить еще об одной услуге, а ты уж расстарайся и помоги мне, иначе жизнь твоя будет кислей недозрелого лимона. – Он покосился на усердно закивавшего юнца, прошел в глубь небольшого кабинета и повернулся к собеседнику спиной. – По части миланской проституции ты профессор, не чета нам, мог бы, наверно, участвовать в телевикторине на эту тему. «В каком районе Милана, как правило, группируются женщины легкого поведения?» – спрашивают тебя, и ты безошибочно указываешь этот район на карте. А ведущий этой программы кричит: "Браво, брависсимо! Вы получаете десять золотых жетонов... Теперь перейдем ко второму вопросу, и если вы точно на него ответите, то получите сто жетонов: «На какой улице данного района наблюдается наибольшее скопление подобных дам?» Я уверен, ты отлично справился бы и со вторым вопросом. Парень отрывисто, истерично засмеялся; Дука круто обернулся к нему.

– Так вот, внимательно слушай вопрос, золотых жетонов не обещаю, правда, но если не ответишь, всю рожу тебе разобью. Какие дома свиданий, бордели, вонючие ямы тебе известны? Дело в том, что мы, убогие полицейские, роемся вслепую, как кроты. Поэтому будь любезен, назови мне культурные центры, магазины мужского и женского белья, парикмахерские, все точки, где по твоим сведениям торгуют женщинами. – Он схватил его сзади за чернущую гриву волос. – Говори, дорогой, я тебя просто умоляю!

От этой железной хватки, а еще более от лицемерно просительного голоса парень затрепетал. Какой ни извращенец, а все-таки усек, что этот полицейский не оставляет ему никакого выбора.

– Да-да, хорошо, я назову.

3

Из квестуры Дука вышел около трех часов утра. Отказавшись от услуг Маскаранти, домой вернулся пешком. Ночь была удивительная, совсем не октябрьская – теплая и ни намека на туман. Чувствуя невыразимое блаженство, он прошагал по опустелым мостовым (лишь изредка в этой пустоте тоскливо шуршали машины). От улицы Фатебенефрателли до площади Леонардо да Винчи путь неблизкий, но он с удовольствием проделал его, правда, это было только физическое удовольствие – глотнуть воздуха и размяться после четырнадцати часов, проведенных в душном кабинете, – душа же и мозг никакого удовольствия не ощущали: перед мысленным взором все стоял (и Бог знает, до каких еще пор будет стоять!) несчастный старый отец, вынужденный опознавать свою дочь по цвету лака на ногтях. Больше Дука Ламберти ни о чем думать не мог.

Перед тем как отпереть подъезд, он взглянул на часы: половина четвертого. Поднялся по лестнице на второй этаж (не в лифте же ехать) и уже было полез в карман за ключом, как дверь вдруг распахнулась: в прихожей стояла Ливия.

– Только не говори, что ты меня ждала до сих пор! – сказал он вместо приветствия.

– А кого же еще! – с обычной своей прямолинейностью откликнулась она.

Действительно, кого же еще! Этой поди-ка возрази. С тех пор как Лоренца отбыла вместе с Карруа на Сардинию, она обосновалась у него в квартире, стирала, готовила, дарила ему свою любовь, а если надо, ждала его до полчетвертого утра.

– Звонила Лоренца из Кальяри.

– Угу, – буркнул он и снял пиджак, который влюбленная гардеробщица тут же подхватила.

– Сказала, что чувствует себя хорошо и к Рождеству вернется.

– Угу. – Он прошел на кухню и налил себе воды из-под крана.

– Ты что, не слышишь? Я говорю, сестра твоя звонила! – прикрикнула Ливия, следуя за ним по пятам.

Он, не оборачиваясь, выпил стакан воды. Ну почему же он не слышит – слышит! Сестра Лоренца вместе с Карруа отдыхает на Сардинии и вернется к Рождеству. Он помнит ее, жалеет, скучает по ней, ведь они почти всю жизнь неразлучны, если не считать тех трех лет, которые он провел в тюрьме за то, что избавил от мук умирающую от рака старуху... Но сейчас его сжигают куда более острые ощущения.

Он вышел из кухни, бросив Ливии:

– Спасибо, я понял. – Войдя в спальню, он разделся, лег на узкую кровать, натянул на себя одеяло и погасил свет.

– Дука, что с тобой? – послышался в темноте голос Ливии.

И поскольку он не ответил, Ливия, не зажигая света, тоже сбросила одежду и юркнула под одеяло. Кровать была односпальная, и было время, их ужасно смешила такая теснота, но сейчас ни ему, ни ей в голову не пришло рассмеяться.

– Дука, ради Бога, что стряслось? – спросила Ливия, наклоняясь над ним. – Почему ты не хочешь мне сказать?

Он уткнулся ей в шею, вдохнул запах ее волос.

– Сутенеры заживо сожгли в стоге соломы умственно отсталую девушку. Подонки, звери! Мне пришлось везти отца в морг, на опознание – тоже настоящее зверство. Ты меня прости, но пока их не отыщу, я не успокоюсь.