Миледи

Помни, что твои рассказы нарушают привычное течение её учительской жизни. Да ещё к тому же доставляют ей немало беспокойства. Пощади её нервную систему. Она из категории таких личностей, для которых рутина является даром божьим. Именно она помогает ей существовать в своём собственном мире, где всё давным-давно устоялось. Имеет свою классификацию. Чёткие названия. И предсказуемость дальнейшего течения событий. Не перфорируй ей мозг.

— А что такое «перфорировать»?

В ответ мама стала долго и нудно мне всё это объяснять, рассказывая о том времени, когда компьютеры были размером с небольшой дворец. И существовали бумажные бобины, в которых пробивались дырки, и называлось всё это перфорацией. Именно эти дырочки и должны были передавать этим страшным компьютерным монстрам информацию о том, что же им конкретно надо было вычислять. Я как-то сразу представил себе мозги нашей литераторши с этими дырками, и мне почему-то стало её очень жалко.

Конечно же, у моей запасливой мамы нашёлся где-то завалявшийся кусочек перфоленты. И даже стопка перфокарт. Эти перфокарты, оказывается, в своё время сменили перфоленты. Их было очень приятно держать в руках. Даже сейчас, демонстрируя мне эти вещи из какой-то своей прошлой жизни, мама с удовольствием поглаживала эти перфокарты. Оказывается, она всю свою жизнь использовала их, как карточки для библиотечных заметок. И всё время сокрушалась, что обычные библиотечные карточки слишком малы по размеру для того, чтобы записать что-то важное, включающее в себя не только название книги и автора. Да ещё к тому же, в отличие от перфокарт, бумага у библиотечных карточек была очень плохого качества. Пришлось с ней согласиться. Действительно, качество бумаги у перфокарт было просто отменным. Не сравнить с библиотечными.

— Ты знаешь, есть такой процесс, который называется квантованием. Когда-то я всем этим очень серьёзно занималась. Конечно же, он не имеет никакого отношения ко всем тем глупостям, о которых я тебе расскажу. Но мне нравится сам термин. Когда я что-то хочу записать, то я использую эти перфокарты, что сохранились у меня. Я кинула как-то клич в соцсетях и смогла закупить какое-то количество таких карт. Оказывается, не одна я скучала по этим перфокартам. Нашлись люди, которые в разные годы заказывали в типографиях эти карточки. Из точно такой же бумаги и с таким же обрезом, что у настоящих перфокарт.

— А ты мне можешь дать хотя бы несколько таких перфокарт? Но чистых, не исписанных. Ну и, конечно, без этих дырок.

— Конечно могу. Их у меня достаточно. Эту партию мне привезла дочь одного из программистов. С грустью говорила о том, что её отец заказал как-то такие карты, но так и не дождался их доставки. Умер. Она даже не захотела брать у меня за них деньги. Просто подарила их мне. Говорила, что всю жизнь считала отца чудаком. И просто была поражена тем, что, оказывается, в мире есть люди, вернее, ещё один человек, которому эти карточки для чего-то понадобились. Ей я тоже рассказала о квантовании. Объяснила, что моей мысли для того, чтобы быть отражённой на бумаге, нужен именно такой объём. Не больше и не меньше. Квант не материи, а мысли. Ну, не обращай внимания. Это я так, для себя, а не для твоих ушей.

— Чем же кончился этот ваш разговор?

— Ничем. Просто мы больше не встречались. А теперь давай вернёмся к нашим баранам. И примем вместе с тобой такое общее, всех нас примиряющее решение. Суть его в следующем. Мозги учительнице ты больше не перфорируешь. На её уроках просто молчишь. И тысячу раз всё взвешиваешь, если уж надумаешь открыть рот и что-то сказать. Рассказы пишешь, но отдаёшь их мне. Когда их наберётся на целую книжицу, я её издам и попрошу кого-нибудь написать к ним предисловие. А если у твоей книги найдутся читатели, то ты станешь писателем. Может быть, самым молодым писателем на Земле. Но всё же писателем.

Потом мы с мамой пили чай. И говорили. Много говорили. Вроде ни о чём. Но как же было приятно просто так сидеть и говорить о том, что трудно поддаётся пониманию тех, кто совсем не такой, как мы. Наедине с мамой мы честно признавалась, друг другу, что мы на самом деле такие чудики, духа которых не выносят все нормальные люди. А в конце концов я всё же попросил её о том, чтобы о нашем этом соглашении никто и ничего не знал. Даже папа. Его подколов на эти темы я просто не смог бы вынести. Они убили бы во мне всякое желание что-нибудь писать.

С этого дня вся моя жизнь разделилась на две части. Одна её часть проходила в обычных декорациях: дом — школа — репетиторы — дом. А вторая заключалась в переносе всех моих фантазий и измышлений на бумагу. На любые вопросы отца о том, что же я делаю, у меня был готов стандартный ответ.

— Уроки.