Миленький ты мой

Да нет. Я не задумалась. Ни на минуту. Хватит с меня одиноких старушек, обещанных квартир, полиции, завистников из ближнего и дальнего окруженья… Хватит с меня этой рулетки: «выйдет — не выйдет. Выгорит или нет». Все! Я наигралась. И очень устала… Я не хочу зависеть — ни от обстоятельств, ни от людей. Ни от их настроения. Ни от кого! Я хочу проживать свою жизнь, и только свою. Какую — не важно. Какая получится.

И я уезжаю. Все! Точка!

Я отказалась, не вдаваясь в подробности. Она, кажется, очень расстроилась и предложила «еще раз подумать».

А я попрощалась и пожелала ей всего наилучшего. Сиделку она найдет и без меня. Желающих много. Желающих остаться здесь, в столице. А то, что не получилось у меня, — ерунда! Просто я невезучая… Я это знаю, и к этому я привыкла. Но я жива и здорова! У меня есть МОЙ ДОМ! И я еду туда. Я еду домой.

А может быть… Может быть, я все же везучая? Может, мне наконец повезло?

В поезде я смотрела в окно: мимо пробегали пустые поля, деревеньки с косыми заборами, темные и густые леса. Мелькали переезды и стоящие у шлагбаумов машины. Наш бедный автопром… Другие машины — блестящие, круглобокие, яркие — остались в Москве.

Кое-где уже выпал снег — тонким слоем, готовым тут же растаять. А впереди была зима. И моя новая «старая» жизнь.

Я вышла на своей станции. Здесь почти ничего не изменилось. Только прибавился киоск с газетами и журналами. Автобус довез меня до точки назначения, и когда я вышла, было уже темно и пошел снег — нечастый, крупный, липкий и мокрый… Ноябрьский снег…

Я радовалась тому, что стало темно и все сидят по домам — меньше вопросов. Хотя… Смешно… Завтра же все набегут и… Да и пусть! Народ — он всегда любопытен и охоч до чужой судьбы. Но здесь, в деревне, всегда тебе кто-то поможет. Это не город, где всем на всех наплевать…

Мой бедный забор совсем завалился. Калитка не поддавалась — размокла, разбухла, крючок проржавел. Дверь в дом тоже осела. Но наконец я вошла.

Все было так, как я ожидала: мышиный запах, холод и сырость. Поздняя осень — не лучшее время для возвращенья, увы…

Возле печки лежали дрова. Первым делом я попыталась растопить печь. Вышло не сразу. Но часа через три по дому поползло тепло. В сумке у меня были две булочки и два плавленых сырка — поужинать хватит. Я принесла воды, вскипятила чайник, скинула наконец куртку и села пить чай. Даже включила телевизор, и он заработал! «Откликнулась», правда, только вторая программа. Но стало уже веселей…

Я постелила постель — чуть затхлую и влажную, но чистую и свою! Надела старый свитер и шерстяные носки, связанные моей любимой бабой, и улеглась.

«Ничего, — утешала я себя, — будем жить!» Завтра начнем уборку, схожу за продуктами, сварю обед. Перестираю белье, разберусь в шкафах. Через пару дней съезжу в школу — вдруг повезет и окажется вакансия? Да будет, наверняка! Учителей всегда не хватает. Закажу дров побольше…

Как-то доползем до весны, а уж там… Огород и цветы, как было всегда у нас с бабой Маней. Деньги какие-то есть… Проживу! А потом куплю новый телевизор. И новые, кстати, кастрюли! Старые совсем уж… Да! И клеенку! Эта… ну просто позор. Что еще? Ааа! Два новых ведра — не забыть бы!

Я готовилась жить!

В школе места для меня не оказалось. Вот как бывает… Но с февраля учителка русского уходила в декрет. Так что мне еще повезло! А до февраля продержусь!

Ведра, кастрюли и все остальное купила. С телевизором решила подождать — надо было растягивать деньги. Перестирала, перемыла и убралась. Беспокоилась за холодильник — у него, похоже, началась предсмертная агония. А это расходы… Хорошо еще, что зима. Продукты сложила в подполе.

Заходили и гости — Танька, Надька и Галька. Все удивлялись: вернулась?

Я отвечала скупо и коротко: да, так сложилось. Бабам было жутко интересно, но в душу не лезли. Вот чудеса! Думаю, знали: я могу быть суровой и… надолго послать.

Сходила на погост — к бабе и… маме. Посидела на лавочке, поговорила. Все рассказала.

Первый снег сошел и начались свирепые дожди — конец ноября. Бабы частенько забегали: «Только у тебя, Лидка, тишина и покой!»

Переводили дух, отдыхали от детей и мужиков. И уже обсуждали предстоящий Новый год: кто и что будет готовить.

Я в этих прениях участие не принимала. Что мне нужно, одной-то?

Набрала в школьной библиотеке книжек и много читала: Гоголь, Толстой, Чехов, Куприн… Читала и вспоминала своего любимого Захара Ильича.

Мне было спокойно и хорошо. Нет, иногда я грустила… Конечно, грустила… Но заставляла себя ни о чем не вспоминать. Иногда это получалось.

Но иногда я все же вспоминала Дину Михайловну, красавицу завуча, мою бывшую начальницу и спасительницу. Часто думала: как она там?

И еще я думала — что уж скрывать — о человеке, который мне тоже очень помог в самый ужасный и невыносимый момент в моей жизни.

Я вспоминала его лицо — всегда хмурое, неулыбчивое и даже угрюмое. Про таких моя баба говорила: «Смотрит сентябрем».

А еще она говорила: «Мужчина должен быть основательным!» Так вот, мне казалось, что он был именно таким — основательным, этот Улыбкин.