Миленький ты мой

Заходил ненадолго — справедливости ради. Так, справиться о драгоценном здоровьечке. И, как мне казалось, проконтролировать: все ли в порядке, все ли я делаю так?

А как она ему радовалась!.. Димулька пришел! Лучший друг.

А я снова злобилась и фыркала на кухоньке.

Но лицо держала и «делала вид».

И вот чудеса! Полине Сергеевне — болезной нашей — стало лучшать!

Прямо на глазах расцветала Полина Сергеевна.

В октябре, очень теплом, сухом и красивом, стала она выходить на двор — самостоятельно. Пройдет пару шажков, присядет. Потом доползет до лавочки, что за калиткой. Там баба Маня любила семечки пощелкать и на народ посмотреть.

Сядет, глазки прикроет и — солнышком греется. Улыбочка такая сладенькая на лице… Ну чистый ангел!

И собеседники начинали подтягиваться — местные бабки. Как же, им же все интересно! «Как твоя Лидка к тебе? А зятек? Чем кормят, не жалеют ли чего?»

Все вынюхивают, выведывают, выспрашивают. Так было на деревне всегда — от своих, деревенских, ничего не утаишь. Специфика сельской жизни, от которой, кстати, меня всегда воротило.

Полина Сергеевна начинает хвалиться: «Ой, дочка у меня золотая! А зять? Тоже чистое золото! И кормят меня на убой, и постель раз в неделю меняют. И сорочку ночную свежую. И лекарство из города Лида привозит. И тапочки теплые мне купила…»

Ну и так далее, с остановками и подробностями.

Я слушаю и усмехаюсь: да уж, неплохо устроилась. Да попробовала бы ты хоть дурное слово сказать!

А бабы наши деревенские кивают, поддакивают, головами качают — удивляются. «Ох, Полька! Вот ведь тебе повезло! И с дочкой, и с зятем!»

Думаю: «Да уж! Ей точно больше, чем нам».

Мне казалось, что Димка тогда был жизнью доволен. Работа в совхозе ему нравилась, хоть была она тяжелой и грязной. Еще мой «борец за справедливость» сцепился с главным ветеринаром области и начал войну. Он, мой Димка, конечно, был прав.

Но… Бороться с ветряными мельницами — на мой взгляд, глупое дело. А он так включился в борьбу, так увлекся… Пару раз его попробовали пугануть и поставить на место. Смешные люди? Кого? Моего Димку? Который — наивный дурак — верил в человеческую порядочность, честность и здравый ум?

«Ну, ничего, — думала я, — и тебя, мой миленький, пообломают!»

Делился своими подвигами с тещей. А та все выносила на лавку и давай трепать языком. Зятем красивым и умным все не нахвалится. Я ее, конечно, прижучила. Она испугалась и три дня за калитку не выходила.

Иногда я слышала их смех и шепот — Димкин и Полины Сергеевны. Удивлялась и обижалась.

А однажды не выдержала и задала мужу вопрос:

— Тебе что, Дим, не с кем посоветоваться? Некому про свои проблемы рассказать? У тебя жены нет? Идешь к… этой и… Как ты думаешь: мне это должно понравиться?

Димка совсем не смутился:

— А что тут такого, Лид? Я же ее… ну, развлекаю! Лежит человек колодой весь день. И как ему? И ничего в жизни нет, понимаешь? Никаких событий и новостей — только наша с тобой жизнь и все! У тебя — школа, ученики, коллеги. У меня — совхоз и скотина. Да и потом, мне иногда кажется, что ты не хочешь ни о чем говорить… Я не прав, Лидуня? А тещу мне жалко — она же чувствует, как ты к ней… И плачет. А для меня она… нет, не мать, конечно. А пожилой и больной человек. И еще — твоя мать. Моя родственница. Женщина, которая родила мне мою любимую жену. Ну и ввожу я ее в нашу жизнь, чтобы не чувствовала себя обузой.

После этих слов я разревелась. И еще подумала: какая ж я дура, что ревную Димку к Полине Сергеевне? Да что мне жалко, чтобы он поболтал с ней пятнадцать минут? Да ради семейного счастья, ради спокойствия?

И я успокоилась. Но до поры! Потому что раньше у нас с Димкой были спокойные семейные ужины. Долгие беседы перед сном. А сейчас…

Полина Сергеевна присоединилась! Ну каково?

Просто однажды выползла, как мышка из норки — тихенькая, скромненькая, глазками в пол и полушепотом: деточки, а можно с вами? Чайку…

Я остолбенела. Смотрю на нее и дар речи утерян. От наглости ее и напора. Сиротку корчит!

А Димка… Святая душа! «Да, разумеется, мама! Присаживайся и приступай! Что тебе положить? Картошечки, рыбки? А огурчик свежий? А уж потом и чайку!»

Полина Сергеевна обрадовалась, глазки вспыхнули и кивает.

На меня смотреть боится — чует, кошка, чье мясо съела.

Ну а я… Тарелкой шваркнула и вышла из-за стола. Демонстративно. На улицу. И дверью еще шарахнула так, что будь здоров!

Еще чего не хватало! Семейные ужины… Как вам это нравится? Дочь, зять и любимая теща! Свихнуться можно! Вот ведь пристроилась, чертова баба!

Стою на крыльце, курю. Выходит Димка.

— Ты что, Лид? Обалдела? Мать родную за стол не пускаешь? Брезгуешь с ней поесть рядом?

— Нет, Дим, — спокойно так отвечаю, — не брезгую. Просто… видеть ее… физиономию не хочу, понимаешь? Ехидную и нахальную. Не хочу в дружную семейку играть, понимаешь, Дима! Корчить из себя святую не хочу. Я такая, как есть! И изображать из себя не умею! Да и не хочу, Дима! Осуждай меня, не осуждай — дело твое. Все, что надо, я делаю. А вот остальное — извини! Заставить меня невозможно — ни полюбить ее, ни пожалеть.