Миленький ты мой

В воскресенье приезжал Дмитрий Акимыч — бабкин сын. Мужик он был хмурый, неприветливый, нелюдимый. Женился поздно и то по залету. Баба резвая попалась — зацепила старого холостяка животом. Дмитрий Акимыч — так он представился мне — сначала сурово разглядывал меня, потом поднялся ко мне в мансарду и все обсмотрел там. Обошел хозяйство, сурово брови нахмурив.

Забил трех кролей и у крыльца освежевал. Потом собрал все яйца в курятнике, пересчитал и аккуратно уложил в круглую корзину.

Дальше слазил в погреб, набрал прошлогодней картошки, прихватил соленых огурцов и варенья, все упаковал и привязал веревкой к багажнику велосипеда, сооруженному из металлической корзины — вроде тех, что дают в магазинах. Проверил на прочность. Вбил пару гвоздей в уличный стол. Выпил квасу с вареными яйцами и черным хлебом и — двинулся восвояси.

С матерью — не говоря обо мне — он не перекинулся и парой фраз.

«Суровый мужик», — подумала я.

Бабка Мотя прятала от меня глаза: было видно, что ей неловко. И гостинчика сын не привез…

Да какое мне дело! Я здесь временный гость. А чужая родня мне ни к чему.

Только тогда я не знала, что этот неприветливый и странный мужик окажется причастен и к моей судьбе… Да еще и как!

Через пять дней я пошла за авансом. Директриса по-прежнему была на месте — она и выдала мне аванс. Я была почти счастлива! У меня есть угол. Есть работа. И есть немного денег! Совсем немного, но все же…

Я пошла в центральный и накупила всего — конфет, вафель, печенья. Колбасы и сыра. Масла и рыбных консервов. Бутылку «Кагора» — все бабушки любят кагор. В универмаге напротив — тоже, понятное дело, центральном — я купила платок для моей Моти и пару колгот для себя.

Вечером, обозвав меня транжиркой, довольная Мотя зажарила курицу, и мы затеяли пир.

Мотя прожила с мужем после событий недолго — Степаныч погиб. Глупая смерть: купался в реке, всегда был отличным пловцом, а тут банальность — ногу свело.

Мотя рассказывала об этом спокойно — может, давно пережила. А может, после его смерти ей стало легче: никто не пьет, не бьет и по подружкам не бегает.

Теперь она не брошенная жена, а просто вдова. Все понятно. Я много видела женщин, начинавших жить после ухода мужей — бьющих и пьющих. Отплакивали бабы «своего», отголосили на кладбищах и — начинали наконец вольно дышать. Без мужика в деревне плохо и тяжело. С мужиком — да, физически легче. Но вот морально… Вопрос.

Фотография — точнее, фотопортрет Акима Степановича в красном углу висел, рядом с иконой. Хмурое и злое лицо, холодные глаза, плотно сжатые губы. Но было что-то в его лице такое, что наверняка привлекало баб. Сила какая-то, что ли? А может быть, дерзость?

— Чего повесила? — усмехнулась я. — Много с ним счастья-то видела?

Мотя удивилась:

— Так муж ведь! На память… — растерянно добавила она.

Жили мы в целом дружно. Мотя иногда упрямилась, указывала мне «мое» место, но быстро приходила в себя, и мы снова дружили. Это были хорошие и тихие вечера перед стареньким телевизором, под «охи» и «ахи» моей хозяйки, под чаек с оладьями и душистым вареньем.

Там, в моей мансарде, которую я почти полюбила, я наконец избавилась от своих ночных кошмаров и начала крепко спать.

Семнадцатого августа я отправилась в школу. Обычное дело — мыть окна, столовку, приводить в порядок школьную библиотеку, развешивать плакаты.

Собрались и мои новые коллеги — учителя. Все бурно делились впечатлениями от прошедшего отпуска, рассказывали про урожаи и грибную охоту, угощались к чаю домашним печеньем и пирогами и, конечно, приглядывались ко мне. Новый человек в глубинке всегда вызывал интерес. Но подружиться — такой цели я перед собой не ставила. И близко сходиться — тоже. Мне нравилась смешливая математичка Зоечка — недавняя молодоженка. Зоечка показывала свои свадебные фотографии и очень ими гордилась. Она была хорошенькой, беленькой, светлокожей и какой-то свежей, промытой, душистой. Географичка Светлана — молодая, загорелая дочерна, мать двоих пацанов. Светлана жила в частном доме и держала хозяйство. Была, как мне показалось, безмужней. Язык у нее острый и колкий. Но вредной она мне не показалась. Просто измученной.

Светлана часто выходила на перекур и как-то позвала меня:

— Не из курящих?

Я мотнула головой:

— Уже нет.

— Жалко, — усмехнулась Светлана, — а то я все пару ищу!

— А мужики? — спросила я.

Светлана скривила лицо:

— О чем ты? Здесь? Мужики? Да не смеши! Муж нашей Анюты — завхоз. Старый пень. Физручка — и та баба, Лариска. Ну и математик, Фролов. Так тот вообще… — Светлана затянулась и усмехнулась: — Сама увидишь! И — упадешь.

Фролов пришел через пару дней. Пожилой и хромой мужичонка в потертом пиджаке и стоптанных сандалиях. В общем, Светлана оказалась права.

Немолодая историчка Нина Игнатьевна — было видно, что дама строгая и справедливая. С ней явно считались. Нина Игнатьевна мне улыбнулась — подбодрила и успокоила.

Не понравилась мне завуч — Дина Михайловна Колкова. Было видно, что тетка важная и кичливая, нервная и взрывная. Меня рассматривала придирчиво, сузив красивые, узкие, зеленоватые глаза.