Читаем Милгрэм C. Подчинение авторитету Научный взгляд на власть и мораль полностью

Критик опасается, что участники будут неприязненно относиться к любым психологическим экспериментам из-за интенсивности переживаний, связанных с лабораторными процедурами. У меня другие наблюдения: люди чаще воспринимают негативно «пустой» лабораторный час со стереотипными процедурами. Выходя из лаборатории, они думают, что убили время на дурацкое и бесполезное занятие.

Наши же испытуемые в целом отнеслись к своему участию в эксперименте совершенно иначе. Они увидели здесь возможность что-то узнать о человеке вообще и о себе в частности.

Через год после завершения экспериментальной программы я начал дополнительное исследование. Для этого был приглашен со стороны врач-психиатр, имеющий опыт лечения амбулаторных больных. Он провел беседы с 40 нашими испытуемыми. При этом он уделил особое внимание тем, кто, по его мнению, мог получить душевную травму. Эти возможные травматические последствия он и хотел выявить. Но вот его вывод: да, некоторые испытуемые испытали сильный стресс, но «ни у кого не обнаружены признаки травмы… свою роль (в эксперименте) каждый воспринял так, как и ожидается от человека с устойчивой моделью поведения. Не обнаружено никаких следов травматических реакций». Нашему критику стоило бы учесть эти данные, прежде чем браться за перо!

По большому счету, критик полагает, что изучать подчинение в подобной ситуации нельзя, поскольку у испытуемого якобы нет разумной альтернативы подчинению. Упускается из виду следующий факт: подчинились отнюдь не все. А раз так, значит, не подчиниться можно. Общая структура экспериментальной ситуации не исключает этого.

У критика вызывает тревогу высокий уровень подчиняемости в первом эксперименте. В той вариации эксперимента, которой она уделила особое внимание, 65% испытуемых подчинялись до конца. Однако учтем общую картину: степень подчиняемости сильно менялась от одной разновидности эксперимента к другой. В некоторых из них 90% испытуемых отказались продолжать эксперимент. Я считаю, что уровни подчиняемости и неподчиняемости объясняются не только самим фактом эксперимента, но и спецификой элементов в каждой экспериментальной ситуации. А эти элементы систематически менялись в нашей программе исследований.

Забота о человеческом достоинстве основана на уважении к способности человека совершать нравственные поступки. По мнению критика, экспериментатор заставлял испытуемых применить электрошок. Категорически с этим не согласен. Да, экспериментатор отдает команды. Однако между командой и результатом находится нечто важное: действующее лицо, которое может подчиниться или не подчиниться. Я исходил из убеждения, что каждый человек, пришедший в нашу лабораторию, волен согласиться с требованиями авторитета или отвергнуть их. Этот подход связан с верой в человеческое достоинство: каждый способен решать сам, что ему делать. И мы видим, что многие испытуемые отвергали указания экспериментатора, утверждая тем самым человеческие идеалы.

Также эксперимент критикуют, ссылаясь на то, что «он может повлиять на способность человека в будущем вообще доверять каким-либо авторитетам». Но ведь экспериментатор не просто авторитет, это авторитет, который приказывает испытуемому совершать жестокие и бесчеловечные поступки против другого человека. На мой взгляд, будет замечательно, если участие в нашем эксперименте вселит в участников скептицизм к авторитетам подобного рода. Здесь я принципиально расхожусь с критиком. Она воспринимает испытуемого как пассивное существо, полностью контролируемое экспериментатором. Я же исходил из иной точки зрения. В лабораторию приходит человек со свободой выбора, который волен последовать данным ему указаниям или не последовать им. Критик полагает, что так подрывается доверие к любым авторитетам. А мне кажется, эксперимент пойдет людям на пользу, если поможет им осознать, что не стоит бездумно подчиняться авторитету.

Прозвучала критика в наш адрес и в пьесе Дэниела Эбса «Собаки Павлова», которая увидела свет в Лондоне в 1971 году. В ней многое строится вокруг нашего эксперимента с подчинением. В кульминационный момент действия Курт, один из главных героев, отказывается выступать в роли подопытного кролика. В своем введении к пьесе Эбс весьма резко высказывается об иллюзиях, которые были использованы в эксперименте: «вранье», «жульничество», «мошенничество». Впрочем, он, похоже, высоко оценил театральную составляющую эксперимента. И он позволил мне изложить свои соображения в предисловии к его книге. Я написал следующее:

По-моему, вы осудили иллюзии в моем эксперименте в чересчур резких выражениях. Как драматург вы наверняка понимаете, что иллюзия способна открывать глаза на вещи; на самом деле само существование театра возможно именно благодаря выдумке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Что такое историческая социология?
Что такое историческая социология?

В этой новаторской книге известный американский исторический социолог Ричард Лахман показывает, какую пользу могут извлечь для себя социологи, обращаясь в своих исследованиях к истории, и какие новые знания мы можем получить, помещая социальные отношения и события в исторический контекст. Автор описывает, как исторические социологи рассматривали истоки капитализма, революций, социальных движений, империй и государств, неравенства, гендера и культуры. Он стремится не столько предложить всестороннюю историю исторической социологии, сколько познакомить читателя с образцовыми работами в рамках этой дисциплины и показать, как историческая социология влияет на наше понимание условий формирования и изменения обществ.В своем превосходном и кратком обзоре исторической социологии Лахман блестяще показывает, чем же именно она занимается: трансформациями, создавшими мир, в котором мы живем. Лахман предлагает проницательное описание основных областей исследований, в которые исторические социологи внесли наибольший вклад. Эта книга будет полезна тем, кто пытается распространить подходы и вопросы, волнующие историческую социологию, на дисциплину в целом, кто хочет историзировать социологию, чтобы сделать ее более жизненной и обоснованной.— Энн Шола Орлофф,Северо-Западный университетОдин из важнейших участников «исторического поворота» в социальных науках конца XX века предлагает увлекательное погружение в дисциплину. Рассматривая образцовые работы в различных областях социологии, Лахман умело освещает различные вопросы, поиском ответов на которые занимается историческая социология. Написанная в яркой и увлекательной манере, книга «Что такое историческая социология?» необходима к прочтению не только для тех, кто интересуется <исторической> социологией.— Роберто Францози,Университет Эмори

Ричард Лахман

Обществознание, социология