МильЁн названий. Спорник дюпонизмов. Том I

Легко и изящно вы будете жонглировать ими и слагать философско-глубинные и лирико-проникновенные строки:

      Водка, пельмени, восторг. (607)

Повторение повторений. (612)

Весь мир состоит из их частей. (837)

Сюжеты для размышлений. (1117)

В качестве образца концептуальной прозы созданной на основе «Мильён названий», приводим

«Повесть о несчастном случае (386)»:

«Павел Четверг (761) – кот свободы (835), без всякой попытки о красоте (645), сквозь землю ломанулся (1040). Десять дел во имя чего? (420). Красавица Ванна (69) – бессмысленная ценность (805), не претендующая на изящество форма (753). Любвеобильная встреча (418). Глюкальный подход (934). Крыша поехала на 5 минут (794). Парадоксальные события баловства (407). Что за неуместный секс?! (194) Медленная потеря бесценного времени (201). Не перелишкать бы… (958). 40 минут как Бог прошел мимо (125)».

С бескорыстной помощью «Мильён названий» вы можете писать статьи, очерки, рассказы, эссе, повести, романы, эпиграммы, оды, поэмы, анекдоты и научные трактаты. Скоро «Мильён названий» будут рвать из рук в руки режиссеры, композиторы, продюсеры, архитекторы, кураторы, ораторы и представители власти всех мастей.

Художники не смогут просто жить без «Мильён названий», их убогие «Без названия», «Пейзаж» и «Композиция № 5» сменятся на притягивающие зрителя: «Акция протестующей любви» (179), «Пейзаж без пяти названий» (198) и «Грубая непонятность» (174).

Вы, счастливый обладатель «Мильён названий», займете подобающее вам высокое место в интеллектуальном обществе, а издательство ИГНЫПС позаботится о дальнейшем развитии вашей незаурядной творческой натуры.

Всё в руках языка. Александр Седов К шестому изданию, 2004 г.

Сознание – это такая вещь, которую взять в руки практически невозможно, в отличие от языка (вот, попробуйте).

Легенда гласит, что как-то ночью я маялся от поистине гамлетовской бессонницы. Когда мне стало окончательно ясно, что «нет, весь я не усну» – я принял сыворотку остроумия.

С японодельника до тричверга я пребывал в явном состоянии пудинга. Момент просветления настал, когда я взглянул на себя в зеркало: «И ты – крут!», – воскликнуло отражение, записывая что-то левой рукой. И на бумаге начали появляться новые дюпонизмы, явившиеся во многом искаженными цитатами, оговорками, парафразами, недомолвками, зеркальными перекличками, смысловыми перевертышами, парадоксами, неологизмами…

Не берусь судить о мировоззрении автора этой коллекции («Дюпонология», стр. 79, Дюпонисийство, стр. 83), тем более что это я. Скажу только, что в собранном очень много талантливого, но и немало мусора, и сам я пока путаюсь, что считать чем.

Выбирая одни дюпонизмы и выбрасывая другие, я придерживался мнения, что лучшая реакция на чтение дюпонизмов – это удивление, которое поражает. Попутными маяками, не считая самого Дюпона, для меня были Козьма Прутков, Льюис Кэрролл и Евгений Клюев со своей несправедливо не столь знаменитой книгой «Между двух стульев». Во всяком случае, его «слономоська» и «пластилин мира» где-то наравне с кэрролловским «бармаглотом». Одновременно эта работа помогла как-то охарактеризовать философию языка Франсуа Дюпона – дионисийское пиршество смысла в аполлонически отточенной форме. В двух словах: Ницщета философии.

Жить в России и не быть немножко Козьмой Прутковым, когда желаешь быть кратким, невозможно. Лично я не ставил перед собой задачу силой своего творчества показать всем Кузькину мать (тем более что у него все – отцы). Но вдруг представил, как иду в народ или, что лучше, народ приходит ко мне домой, например, сантехник (не дай, Бог), а он и говорит, глядя на протекающий в ванной кран: «Леонардо довинтит».

И веришь. Был бы тот Леонардо здесь, может, и довинтил бы. Это я и называю – гнать гениальное. (Тут я почему-то подумал, что только в устах сантехника, пришедшего отремонтировать кран, фраза: «Я умываю руки», – звучит как музыка.)

А однажды одна молодая мама поведала мне, что в период подготовки к Хэллуину в детском саду ее Вовочка отобрал у подружки скакалку.

Я буду маркизом Карабасом, – провозгласил он. – А это – мой хлыст.

Ну и кто он после этого? Маркиз Детсад, конечно…

Многие дюпонизмы брались из результатов собственных наблюдений за действительностью. Я видел неоднократно, как по пятницам светский хроник перебегает из поэтического собрания – в музей на выставку, из музея – в театр, из театра – в кафе, из кафе – в ночной клуб. Но уральская действительность беспощадна к природе этого вида, поэтому в силу ограниченного числа мест его обитания, встречается, как правило, только два подвида – убогие и богемные.