Милицейская академия I–II

Но не следует думать, что у нас в деревне ничегошеньки не происходит — как–то раз за неделю, два убийства приключились, и все — про любовь.

Сначала Вася, такелажник из леспромхоза, брательника родного ножичком порезал, за жинку свою обиделся. Брательник ее прокламацией обозвал, сволочь.

Потом, конечно, сели, выпили, да позабыли все, но дырки–то в брательнике законопатить надо было б. А они жинку еще два раза в булочную гоняли, добавлять. Вот он и помер, брательник–то.

А потом главный менеджер леспромхоза, Иван Витальевич, опосля недельного запоя, да с бодуна, на охоту отправился, уток стрелять. Лесника завалил одним выстрелом, наповал. Лесник, Федор Васильевич, прям в лесу пристроился племянницу Витальевича пользовать, а тут и сам Иван прется. Ну и, понятное дело, скандалить начал и советы давать, что, мол, лес не на то придуман, чтоб его так поганить можно было.

А лесник возьми и ответь, чти, дескать, опосля леспромхоза и лично менеджера Иван Витальевича поганить в лесу уже нечего — и так все испоганено. Тот, конечно, не утерпел, ну и завалил беднягу, прямо в лоб попал. Потом еще сутки по лесу шастал, уток стрелял — на поминки. Совестливый он очень, Иван Витальевич.

А так, конечно, жизнь у нас в деревне скучная. По телеку, правда, давеча брякнули, мол, конец «света скоро будет — вот тогда небось заживем, как раньше — дешево и сердито.

О ЧЕСТНОСТИ И ПРОЧИХ НОРМАХ ЖИЗНИ

Делят обычно по–братски. Ну, в крайнем случае, по–честному. Но никогда не делят поровну. Такова жизнь.

Уверенной поступью идут на работу пожарные, слесари–сборщики 6–го разряда и мастера машинного доения. Они чувствуют уверенность в завтрашнем дне. Им всегда будет что тушить, точить или, в крайнем случае, доить.

Дожевывая утренний бутерброд, спешат в своих лимузинах генеральные директора, ответственные секретари и безответственные члены бандитских группировок. Им очень некогда — то, что они не прожуют сегодня, завтра другие дожуют за них. У них нет уверенности в завтрашнем дне, но у них есть масса других чувств — чувство локтя, например.

А вот непоседливый народец: кучки мускулистых и не очень парней с очень выразительной мимикой — от собачей преданности при виде зеленоватого Авраама Линкольна или районного прокурора до глубочайшего презрения к рисованному зайчику или сержанту милиции. Это — фарцовщики. Их не выведешь Президентским Указом, статьей 88 или даже напалмом. Тараканы по сравнению с ними сущие пустяки. Эти — бессмертны.

Но никто им этого не скажет. Им никогда не поставят памятник, не выберут в президиум и не назначат персональной пенсии. Хуже–того, каждый норовит всучить им какую–нибудь гадость, а когда они отвечают тем же, их отправляют за решетку. Бабушки с полными авоськами плюют в их натруженные спины, бандиты молча грабят. Дяденьки с красными флагами норовят треснуть древком по голове, а девочки из лимузинов швыряют банановой кожурой. Их никто не любит. Но раз они есть, значит, это кому–нибудь нужно.

Генка сидел в своем ларьке у метро «Политехническая» и тихонечко фарцевал. Получалось плохо — валюту не несли. К тому же недавно его молча ограбили бандиты, а потом лимузинные девочки, как всегда, запустили банановой кожурой.

Настроение было скверное. Оно не сильно улучшилось, когда он увидел сержантские погоны у окошка. Милиционер строго смотрел на табличку «$» и укоризненно качал головой.

Естественно, тут же подошел клиент, достал стодолларовую купюру и сунул Генке в окошко. Генка собрался с силами и, внутренне содрогаясь от чудовищной нелепости фразы, отчетливо проорал: «Доллары не берем. Товары только за рубли!»

Клиент весело рассмеялся шутке. Сержант скучным голосом сказал: «Гражданин, пройдемте!». И гражданин прошел.

Генке хотелось плакать. Жизнь теряла всякий смысл.

Минут через двадцать сержант вернулся к ларьку. В Генке медленно, но верно закипала ярость. Сержант ласково улыбался.

— Командир, размахни бумажку, — он протянул зеленую купюру. — Со сменщиком не разойтись по–честному.

Генка проверил купюру и вручил сержанту два полтинника. Однако тот отрицательно замотал головой:

— По–честному, балда, а не поровну!

В конце концов сержанта устроил полтинник и две двадцатки, которые он бережно уложил в свой потертый бумажник, и десятка, которую он со вздохом отложил. Потом с надеждой спросил:

— Может, и десять размахнешь?

Генка злорадно ухмыльнулся:

— Так ведь нету, начальник — не несут!

Сержант снова тяжело вздохнул и пошел неспешной поступью мастера машинного доения, уверенного в завтрашнем дне.

СОВЕРШЕННО ДОСТОВЕРНАЯ ИСТОРИЯ