Милицейская сага

Мороз во все той же вечной куртчонке, подрагивая под порывами пронизывающего ветра, пытался прикрыть собой озябшую Марюську. Несмотря на холод, глаза девушки, разглядывавшей пышную процессию, были полны любопытства. – Виташа! А вот тот розовощекий поросеночек – это кто? Очень знакомая физиономия.

Мороз коротко оглянулся:

– Тот боров? Воронков собственной персоной! Я тебе о нем рассказывал.

– Надо же какой важный.

– Ворон! Наверняка на запах падали прилетел – поживу учуял. Та еще молодая поросль!

Он заметил, что губки Марюси побелели и, стянув зубами перчатки, потянулся растереть ее щеки.

– Замерзла, бедненькая!

– Еще бы! – она капризно переступила сапожками. – Ну, где твой Тальвинский?

– Потерпи. Ему тоже неудобно отойти, пока всё не закончится.

После завершающей, проникновенной речи заместителя Главы гроб, наконец, закрыли, под музыку и орудийные залпы опустили в могилу, к которой тотчас выстроилась длинная цепочка бросающих комья людей.

– А вы точно договорились, что материалы передашь на кладбище?

– Я же сказал.

Раздраженная интонация его Марюське не понравилась.

– Ну-ка посмотри на меня! – потребовала она. – Подними башку, говорю! Хватит глаза отводить. Опять все сначала?

– Не трудись. Ты мне давно все объяснила. Это называется – «сбылась мечта идиота». И очень приличные деньги.

– Это не приличные деньги, Виталик. Для нас с тобой это богатство. Просто другая жизнь!

– Да, конечно. Как скажешь.

– Что значит?.. Эй, эй, Мороз, ты чего это?

– Тошно. Понимаешь, они там чего-то меж собой переиграли. И информация вдруг понадобилась. Не потому что – прониклись. А просто – в жилу пришлась. Понимаешь?

– Да не глупей тебя! Но разве ты не этого добивался? Помнишь из школы: «Что у кого убудет, у другого прибудет»?

– Вот и Тальвинский то же говорит.

– И правильно говорит. Ты ж, надеюсь, не рассчитывал мир перевернуть?

– Да нет, наверное.

– Тогда что смущает?! Что тебе за это заплатят? И слава Богу. Уж если кто заслужил, так ты! И тот же Коля твой, будь он сейчас жив, первым бы сказал: «Бери деньги и – не принимай в голову». Разве не так?

– Но он же не может сказать, – Мороз чуть скосился на звук приближающихся шагов.

– Вы Виталий Мороз? – требовательно уточнил подошедший.

– Кому Виталий. А кому Виталий Николаевич.

– Приглашают, – посланник значительно указал подбородком на стоящую особняком московскую команду.

– Кому надо, сам подойдет.

Дико взглянув, тот исчез.

Мороз приобнял насупившуюся жену:

– Не заводись. Я же согласился. Хоп? Все в порядке?

– Н-не знаю…Посмотри, кто идет.

Из общей группы отделился Воронков. Под прицелами удивленных взглядов колобком докатился до Мороза.

– Рад видеть, Виталий Николаевич! – с удовольствием, сдерживаемым пониманием момента, поздоровался он. – Вижу, не меняешься! Все такой же резкий. Наслышан о твоих злоключениях. Жаль! Не узнал своевременно. Помог бы. Мне-то подобные катаклизмы куда как знакомы!

Воронков намекающе кивнул насторожившейся девушке.

– Он ведь, Виталий Николаевич-то, когда-то едва меня не «окрестил»! Но впрочем, не о том! … Чем заняться думаешь?

– Сыскное агентство откроем, – недовольно зыркнув на отмалчивающегося Мороза, ответила за него спутница.

– Это все баловство. Фантики. Хочу дело предложить.

– С тобой-то? – не удержался Мороз.

– Собираюсь поднять ваш химкомбинат. Производство обновить. Иностранцев серьезных подбиваю, чтоб вложились. Как тебе?

– Так что тут скажешь? Смешно бы было. Там одних рабочих мест с десяток тысяч.

– По плану реконструкции будет двенадцать. Команда подобрана. Огурец к огурцу! Со дня на день приступают. Но – проблема!

– Будяк! – догадался Мороз.

– И не только! Расплодили посреднических фирм, как грязи! Присосались клопы к комбинату так, что все мало-мальски живое высасывают. Нужен замдиректора по безопасности. Вымести всю эту нечисть. Да и вообще – настоящую охранную систему отладить.

– Это вы нам предлагаете? – уточнила бойкая девушка.

– Контракт серьезный. Налоговые, РУБОП, ОМОН в помошь – это всё без вопросов. Хотя опасно, конечно! Бандит, он всегда бандит! Тем более, когда из-под него жилу золотую выдирают. А тебе, понимаю, после пережитого дух бы перевести. Но – может, все-таки пораскинешь? Мне ведь на эту должность позарез надежный человечек нужен. Такой – чтоб ни купить, ни объехать. Очень бы у нас сладилось! А? Как? По рукам и – побежали?

Он протянул ладонь. Но ладонь оказалась «подвешенной» в воздухе.

– Хотя тебя нынче никаким контрактом не сразишь, – по-своему понял заминку Воронков. – На сто пятьдесят тысяч меня, считай, вскрыл, хитрец. Но ничего. В убытке не останусь. Теперь с твоими бумагами уроню Панину по самое некуда. Так-то!

Увлеченный, как всегда, собой, он не заметил того, что увидела встревожившаяся Марюська, – щека Мороза принялась быстро подергиваться.

– Так это все под тебя? – глухо произнес Виталий.

– Само собой. Но и под Тальвинского. А теперь и под тебя. Вливаешься в команду. Да и давно, по чести, пора. Ты ж штучный мужик, Виталий. А полжизни загубил среди какого-то отребья. Холодно, поди, в куртчонке-то! Ништяк! Подле меня отогреешься.

Довольный шуткой, захохотал.

– Да, согреться бы не мешало! – сквозь зубы подтвердил Мороз. – У тебя зажигалка есть?

– Зажигалка? Держи, конечно. Только что тут можно?.. – Воронков недоуменно повертел головой, вопросительно глянул на девушку, которая, почему-то побелев, прикрыла глаза. Только когда Мороз выхватил из-за пазухи тугую пачку бумаг и принялся поджигать ее снизу, до Воронкова дошло, что происходит. Он даже сделал движение кинуться, потом оглянулся беспомощно на далекую охрану. И лишь поняв тщетность усилий, разом обмяк и тупо смотрел, как разгорается на его глазах то, что за несколько секунд перед тем было грозным компроматом.

– Не смог, – виновато глядя на юную жену, пробормотал Мороз.

– Что уж теперь? – в тонкой ее усмешке проглядывала причудливая смесь досады и восхищения. – Как ты там говоришь? Прорвемся.

– Да, Мороз, дорого мне обойдутся твои непредсказуемые шуточки, – медленно выходящий из стопора Воронков обескураженно потряс головой.

Уже сделав шаг в сторону, озадаченный олигарх скосился на очищенную от снега убогую плиту из мраморной крошки и с трудом разобрал полустершуюся, ничего не говорящую надпись – «Лисицкий Николай Петрович. 1960 – 1989. Горел и – сгорел ».