Оцепленное милицией кладбище было переполнено истомившимся народом. Накрапывал дождь. Гроб с незакрытым телом давно стоял на возвышении, возле могилы, вырытой посреди центральной аллеи. Невдалеке от родственников умершего, среди которых выделялся скорбной выправкой начальник УВД, расположился военный оркестр и солдаты с оружием – для салюта.
На кладбище собрался весь областной бомонд. Отсутствовала единственно президент губернского банка Панина. Но это удивления не вызвало. Сутки назад банк был опечатан, и у самой Паниной хватало иных забот. Меж собравшимися были замечены руководители коммунистической фракции в Госдуме, двое губернаторов из соседних областей. И тем не менее траурную церемонию не начинали. Шепотом передавали друг другу, что ждут представителей Президента. Слабо надеялись и на приезд самого Президента, что резко бы повысило рейтинг похорон. Наконец, из-за поворота послышались звуки сирены, и вице-губернатор заспешил к дороге – встречать. – Кто? Кто? – нервно переговаривались ожидающие, наблюдая за выбирающимися из машин москвичами. Общее любопытство удовлетворяли
Пока гости шли к могиле, были опознаны все: и министр внутренних дел в сопровождении двух начальников главков (последние дни по городу пошли слухи, что Тальвинский уходит на повышение); и заместитель Главы президентской Администрации. Заместитель Главы что-то оживленно говорил шедшему чуть впереди полному лысоватому человеку, который время от времени снисходительно кивал в знак согласия. Его-то, не сходящего с экранов телевизоров, узнали разом и без подсказок – Воронков, «серый кардинал» Администрации, один из самых яростных вдохновителей новой правительственной концепции – широкого подъема российской промышленности. – Вы сами начнете или?… – тихонько уточнил вице-губернатор.
– Начинайте, мы в конце, – разрешил заместитель Главы. Он с любопытством разглядывал могучий, из глыбы гранита памятник по соседству, возвышавшийся над прочими кладбищенскими плитами, как жираф над стадом кенгуру, – с золоченой надписью у подножия «На память братанам от братей и семьи». Быть похороненным на аллее Славы среди городской братвы считалось круто.
Желающих привлечь к себе внимание оказалось много. И речи, несмотря на поторапливания распорядителей, следивших за реакцией москвичей, затянулись.
– Послушай, ты не знаешь вон того? – зыркавший от скуки по рядам заместитель Главы подтолкнул Воронкова.
– Где? – неохотно отвлекся тот от занимавших его мыслей.
– Да метрах в семидесяти. Во-он у заброшенной могилы. С рослой девахой.
– О! – Воронков оживился. – Виталий Мороз, собственной персоной. Эк как его жизнь покорежила. А ты чего вдруг приметил?
– Чего?! – Замглавы пригляделся. – Да нет, точно – он! Со стороны шрама-то не признать. А вот как левой щекой повернулся… Помнишь, в девяносто первом мальчишку на баррикадах, что штурм тогда предотвратил? Мы его еще разыскивали, чтоб к Герою представить!
– Он?!.. Мать честная! Во жизнь как закручивает. Я всегда говорил: стеснительность – черта характера не для России. Ведь чего только мужик не натерпелся. Едва, слышал, выжил. А не сбежал бы тогда, погодил денек, сейчас сам бы всех разруливал!
– Может, доложим? Поднимем?! Положительные герои теперь очень кстати. Ведь в самом деле: если б не он, ничего, гляжишь, нынешнего для нас бы и не было.
От собственного предположения заместителя Главы перетряхнул озноб.
– Нет! – отмел идею Воронков. – Теперь это никому не нужно. Поезд ушел. А там – свои герои давно рассчитаны на первый-второй. Если только лет через двадцать, когда опять начнем историю переписывать. А вот мне он сегодня более чем нужен.
Движением пальца он поманил подвернувшегося порученца.