В эти дни Милюков выступал с острыми речами, в которых провозглашал, что «ныне хороши все средства», ибо таково «подлинное выражение всеобщих чувств»{299}.
На самом деле правительство не собиралось разгонять съезд Союза союзов — разумеется, не в силу готовности к введению в стране демократических норм, а опасаясь остаться в изоляции.
Поворот Милюкова влево был не просто временным, а скорее всего кажущимся. Правда, и после съезда он полагал, что «единый фронт» с социалистами может быть сохранен, хотя оценивал их сугубо критически, видя, однако, существенное различие между социал-демократами и эсерами. В начале июня он писал П. Б. Струве: «С[оциал]-демократы] помогли своими глупостями и расколами, а с[оциалисты]-р[еволюционеры] ведут себя разумно и не мешают делу»{300}.
Основная часть союза хотя и не тяготела к революционным акциям, с симпатией относилась к призывам социал-демократов и эсеров к массовым забастовкам, бойкоту Булыгинской думы и т. п. Более того, очередной съезд Союза союзов, состоявшийся 1–3 июля в Петербурге, а затем в финском городе Териоки, принял, несмотря на возражения Милюкова, решение не участвовать в выборах в совещательную Думу.
Правда, к удовлетворению Павла Николаевича, представители союзов профессоров, писателей и учителей средней школы поддержали его мнение о необходимости принять участие в выборах, чтобы затем добиваться превращения Думы в законодательный орган. Тем временем в ходе революции влияние социалистических партий нарастало, расширялось руководимое ими забастовочное движение, стачки становились политическими, выдвигались всё более радикальные лозунги, раздавались призывы к всеобщей забастовке. Во многих губерниях, особенно в черноземных, вспыхивали крестьянские мятежи, которые подвергались жестокому разгрому не только полицейскими частями, но и воинскими соединениями. Боевая организация эсеров продолжала нападения на правительственных чиновников. Вспоминая летние месяцы 1905 года, Милюков констатировал, что по отдельным фактам, которые попадали в печать, трудно было оценить «всю силу напора революционной волны», тем более что социалистические партии скорее пропагандировали общие лозунги, чем ставили конкретные задачи{301}.
Наиболее близкой Павлу Николаевичу по политическим установкам, методам деятельности, культурному облику и темпераменту были, безусловно, земцы-конституционалисты.
Именно эта группа должна была, по мысли Милюкова, стать ядром будущей политической партии, которая действовала бы не революционными, а парламентскими средствами. Конечно, о парламентаризме можно было говорить только условно, так как Булыгинская дума, будь она созвана, не была бы подлинным парламентом, ибо носила бы совещательный характер. Парламентаризм следовало понимать, по Милюкову, не как существующую реальность, а как перспективу, за которую следовало вести борьбу, используя нараставшее революционное движение, но отвергая его как средство борьбы. Можно было бы упрекнуть нашего героя в лицемерии или по крайней мере в непоследовательности, но он уже стал до мозга костей политиком.
В свое время Н. Г. Чернышевский писал: «Исторический путь — не тротуар Невского проспекта; он идет целиком через поля, то пыльные, то грязные, то через болота, то через дебри. Кто боится быть покрыт пылью и выпачкать сапоги, тот не принимайся за общественную деятельность. Она — занятие благотворное для людей, когда вы думаете действительно о пользе людей, но занятие не совсем опрятное»{302}.
К концу лета — началу осени 1905 года в России уже существовал — разумеется, в неутвержденном, формально нелегальном, но фактически открытом виде — ряд политических партий. Слева четко оформились Социал-демократическая партия и Партия социалистов-революционеров, справа — ряд монархических организаций, в том числе экстремистского толка, не влиятельных, но многочисленных и громогласных: Русское собрание, Союз русского народа, Союз русских людей, Русская монархическая партия и др.
Почти незаполненной была центральная часть политического спектра, и именно ее стремились занять Милюков и его единомышленники из числа деятелей Союза союзов и особенно земцев-конституционалистов. Именно введение в России конституционного режима, по возможности мирными средствами, путем политической борьбы, не исключая опоры на массовое движение, но всеми силами избегая вооруженных схваток, оказывалось теперь в сфере внимания центристских сил. В то же время полностью не отрицалась и возможность вооруженной борьбы за власть, если она будет навязана правительством.