Милкино счастье

– Да, конечно, – лгал лекарь, успокаивая себя в душе тем, что ложь эта рождена во спасение. Разве от его процедур этой девушке станет хуже? Отнюдь. Она зацветет сильнее прежнего. А потому, какие могут быть сантименты? Все вопросы стыдливости не более чем жалкое жеманство. Разве бывает стыдно своей наготы раненному солдату или рожающей бабе? Довольно миндальничать и с этой особой.

Нойман посмотрел на часы и вспомнил слова Краевского о решительности.

– Сударыня, я все вам объяснил. Мы теряем время. У меня сегодня назначены и другие пациенты, – раздраженно сказал он. – На проведении этой процедуры настоял ваш покровитель. А потому я прошу вас зайти за ширму и раздеться. Вам поможет моя ассистентка.

– Как раздеться? Совсем?

– Да, донага, – решительным тоном произнес Нойман и густо покраснел.

«О, теперь я не буду столь щепетилен, каким был тогда, с Еленой Мещерской. Пусть эти нимфы платят за мои страдания чистой монетой. А потом за них доплатят и их высокие покровители, алчущие разврата. Богомерзкие лжецы, насилующие этих кротких весталок. А весталки, нацепившие личины жертвы, сами жаждут растления еще более чем их высокородные сатиры. Так получайте же все сполна. Я заставлю тебя гореть от стыда и корчиться. Так хочет твой покровитель. А ты давно продалась ему всей душой и телом. Раз так, то терпите, барышня. За вас хорошо заплатили», – мстительно рассуждал он.

– Да, донага и живее! – повторил он. – Пройдите за ширму.

Ассистенткой у Ноймана работала все та же, Дарья Алексеевна. Не найдя себе новой работы в столице, она переехала вслед за Нойманом в город Н. Артур Карлович был не против, тем паче он был благодарен этой женщине за свое чудесное спасение. Если бы не она, он сгорел бы тогда в чудовищном пожаре.

– Дарья Алексеевна, подготовьте барышню к процедуре… Полностью.

За долгие годы работы она понимала его с полуслова. Она улавливала малейшие намеки, взгляды, полутона. О чем думала эта, немолодая уже, но крепкая женщина? Они не были с Нойманом любовниками. Их никогда не тянуло друг к другу физически. Но они были прекрасными сообщниками, союзниками, товарищами. У них даже одинаково горели глаза при виде красивой плоти, неважно какого пола. Иногда, к собственному стыду, они одинаково наслаждались легкими мучениями своих «жертв», испытывая при этом приступы нешуточного сладострастия. От коих избавлялись каждый – отдельно от другого. Но подобное случалось редко, чаще их повседневность предоставляла им лишь медицинскую рутину, без какого-либо намека на эротизм или внешнюю эстетику. Иными словами – общими стали их идеи, помыслы и страсти, не исключая страсти к деньгам. Но каждый из них был одинок в реальном мире.

Дарья Алексеевна взяла Людочку за руку, улыбнулась улыбкой людоеда и нежно проворковала:

– Идемте, моя дорогая. Я помогу вам.

«Господи, когда все это кончится? – думала Людмила. – Как только я связалась с Краевским, все меня норовят раздеть».

Через несколько минут Людмила была полностью обнажена и стыдливо прикрывала руками устье стройных ног и торчащие груди. От пытливого взгляда ассистентки не ускользнул тот факт, что у девушки полностью выбрит лобок.

Людочке показалось, что сухие ладони этой немолодой женщины дольше нужного задерживались на ее спине, плечах и даже груди.

«А граф-то, какой гурман. Ощипал ее, словно куропатку», – подумала Дарья.

Примерно тоже самое подумал и сам Нойман. Кровь бросилась ему в голову, когда он увидел беззащитное, выскобленное бритвой лоно Людочки, прорезанное словно ножом, розовой, вертикальной щелью.

– Идите на кушетку и встаньте на четвереньки, – скомандовал он бесстрастно. – А вас, Дарья Алексеевна, я прошу нынче помогать мне.

Каких душевных мук стоило Людмиле исполнение приказа двух эскулапов. Она чувствовала себя, словно на эшафоте.

– Дарья Алексеевна, включите газовый свет.

Щелкнул переключатель, затрещал фитиль. И лоно девушки осветилось ярким светом, наглядно демонстрируя все то, что у других женщин пряталось под обильной растительностью. Эта экзальтированная нагота и беспомощность вызвала в лекаре и его помощнице сильный жар.

Оба переглянулись. То, что они увидели, немного поразило их. Любовница Краевского была девственницей!

«Этот сладострастник имеет ее только в анус! Или собирается иметь, – осенило Ноймана. – Каков подлец! Не дать женщине ощутить всю полноту плотской любви. Эти великосветские мерзавцы лишают своих рабынь даже этого права. Что в голове у этих господ? Девушка давно созрела для нормальных половых сношений. Неужели он хочет, чтобы она прожила так всю жизнь, не дефлорированной? Быть непорочной при таком гнусном пороке? Какое тонкое изуверство! А впрочем, что я хочу от содомита? Жил бы со своим высокородным урнингом[24], сиятельным князем. Зачем ему эта девочка?» – все эти мысли, словно вихрь, пронеслись в голове Ноймана.

Он сам не заметил, как сильное возбуждение охватило его душу и тело. А вместе с возбуждением пришло жестокое желание мести. И месть эту он пожелал отыграть на стоящей перед ним, коленопреклоненной деве.