Милкино счастье

– Ничего не бойся, когда ты со мной. Мы позволим лишь небольшую шалость. Ты в панталонах сейчас?

– Нет, я сняла. С меня брали мерки.

– Отлично. Садись на эту стремянку и разведи ноги. Ну!

Он поднял ее и посадил на этот высокий стул с двумя маленькими деревянными подлокотниками. Она и ойкнуть не успела, как о его крепкие руки потянули ее подол на себя. Словно кукла-фантошь она съехала на край.

– Раздвинь ноги, согни колени. Ну! Шире… и положи ступни сюда. Да, так. Я бы вошел в тебя прямо сейчас, но оставлю сие действо на вечерний десерт. А сейчас просто выгнись ближе. Я приласкаю твой нежный бутончик.

Его пальцы прикоснулись к лепесткам скользкой плоти. Она застонала.

– Как плотно сидит в тебе пробка, – большой палец с силой надавил на разрисованную шляпку китайской игрушки. – О, как хорошо она раздвинула там все… Сегодня в гости к твоей попке придет важный гость, который станет ее повелителем на долгие годы… Ты поняла?

Она только кивала, закусив губы, едва не теряя сознания от жуткого вожделения.

– Я хорошо вижу и твою девственную писеньку. Она тоже хочет меня. Но пока – не время.

– А когда будет время? – неожиданно для самой себя прошептала она.

– Что?

– Когда будет время для моей… п*зды?

– Мила, что я слышу! Откуда ты понабралась этой вульгарной лексики?

– Я – я… не знаю. Я не могу терпеть. Я сильно хочу.

– Ты знаешь, но отчего-то эта вульгарность звучит так, что я… я. Словом, я готов растерзать тебя всюду. Порвать, словно животное. Но, Мила, я не имею пока права…

– А когда? – громким шепотом спросила она.

– Не сейчас… Ты не должна. Будь благоразумной…

Краевский наклонился к ее лону и принялся ласкать его языком. Он отстранялся лишь для того, чтобы сделать глоток воздуха, и снова его язык плотно лизал вспухший бутон меж ее скользких губ. Она была так возбуждена, что сильный оргазм свел судорогой все тело ровно через три минуты. Она вскрикнула и тут же обмякла, чуть не свалившись с высокого табурета. Краевский опустил ее ноги. Оправил платье.

– Не падай, meine liebe. Очнись. Очнись и открой свой ротик. Я не буду тебя долго мучить. Лава стоит у самого жерла…

Они вышли из салона немного растрепанные, с покупками под мышками. Сели в карету.

Пожилая мадам Сычова, владелица модного салона, еще долго смотрела вслед этой необычной парочке. Ее опытный взгляд оценил и состояние графа и бедное происхождение его спутницы.

– Да, как обнаглели нынче девицы. Этой кокотке бы с желтым билетом по улицам ходить, а она присосалась к богатому господину. А у господина, наверное, семья. Ах, какие нравы! Куда мы катимся? Содом да Гоморра!

Они сели в карету.

– Трогай. Мой бог, мы же еще в салон к Ламберу не заехали! – Краевский стукнул себя ладошкой по лбу. – Ладно, у нас будет еще возможность.

Людочка молчала, устало смежив веки.

Когда они приехали домой, она едва переступала ногами, утомленная долгой прогулкой по магазинам. Краевский заказал к пяти вечера обед из ресторана. Он сам ел с аппетитом стерляжью уху и пряженцы с зеленым луком. Пили белое Токайское. Людочка ела мало, она почти заснула в конце трапезы, уткнувшись носиком в лежащую подле нее руку.

– Иди, поспи, дорогая. Я разбужу тебя позже… Я тоже прилягу рядом подремать.

Она почти не помнила, как добралась до кровати. Волны Морфея унесли ее в туманный лабиринт удивительного и тревожного сна.

* * *

– Люциния, проснись! – кто-то тормошил ее за плечо. – Сюда идет Великий Понтифик. Скоро будет осмотр готовности весталок[26]. Ты снова хочешь получить наказание?

Она соскочила с нагретой на солнце беломраморной скамьи. От резкого пробуждения закружилась голова, она покачнулась, прикрыв белым рукавом растрепанные русые косы, спускающиеся до талии.

– Люциния, прикройся! У тебя помялась и задралась пала[27]. Не надо было спать на самом солнцепеке. Смотри, все щеки покраснели. Скоро Понтифик пожалует. Сегодня большая молитва во славу Весты. Ты не забыла? Сегодня твоя очередь охранять очаг и палладиум[28], – напомнила ей служанка и почти подруга Клодия.

– Да, о боги, как я могла заснуть!

– Не мудрено, ты видишь, какая в Риме стоит жара. Иди, омойся в терме, переоденься и переплети косы. У тебя еще целый час, – успокоила ее верная Клодия.

Разгоряченное тело с наслаждением окунулось в расплавленный жемчуг. Родниковую воду смешивали с порошком серебра и молоком буйволицы – оттого она казалась жемчужной. Бутоны белой розы качались по поверхности. Упругих ног коснулись прохладные струи. Служанка Оливия стояла рядом и держала поднос с травяным настоем, ячменную лепешку и кисть черного винограда. Люциния отщипнула кусочек хлеба, тонкие пальцы оторвали и несколько крупных виноградин и положили их в рот. Она зажмурилась от удовольствия. Длинные темные ресницы прикрыли карие глаза. Она снова вспомнила ЕГО… Кроме жрецов и Великого Понтифика в атриум храма Весты не ступала нога ни одного мужчины. Как он посмел? Она чуть не поперхнулась, когда вспомнила его облик… Он не был молодым юношей. Самой Люцинии нынче исполнилось семнадцать. Ему было больше тридцати. Почти под сорок. Также выглядел ее родной отец…