Милкино счастье

– Люциния, как проходят твои ночные бдения возле святого огня? Тебя никто не тревожит по ночам? Не прибегали ли шакалы или бездомные псы?

– Нет, матушка, все проходило хорошо… От бездомных псов у меня есть палка и факел огненный. И стража верная всегда со мной.

– А как ты спишь? Спокойно ли?

– Всегда спокойно. Сомн посылает мне прекрасные видения.

Люциния разговаривала с Максимой, но руки ее дрожали, а лицо внезапно сделалось такого же цвета, какой была ее пала.

– Здорова ли ты, Люциния? Я вижу бледность твоих черт.

– Я здорова, матушка, – Люциния опустила голову.

– Иди ко мне в комнату, разденься и ляг на кровать. Я должна тебя осмотреть.

«Ну, вот и все! – подумала Люциния со страхом. – Сейчас Максима обо всем догадается. Сейчас она увидит все…»

Она вошла в пустую комнату Максимы. Комната Верховной жрицы была обставлена скромно и со вкусом. Это было довольно большое помещение, стены которого украшали фрески с барельефами. На них изображалась церемония высечения священного огня и восхождение на Капитолий. Шесть колон поддерживали невысокий мраморный потолок. По потолку тоже шел затейливый рисунок. Небольшие окна плохо пропускали свет, поэтому даже в самые жаркие дни здесь было всегда немного прохладно. Был здесь и очаг для сохранения тепла зимними вечерами. На полках стояли чаши с благовониями. Охапки свежих роз и лилий покоились в пузатых глиняных вазах. В углу стояла широкая кровать из ливанского кедра, с изогнутым изголовьем и бронзовыми цветами на раме. Пятнистые шкуры белой рыси покрывали ее мягкую поверхность. Рядом лежало свернутое в рулон шерстяное синее покрывало.

Люциния подошла к кровати и остановилась в нерешительности. Позади себя она услышала шаги. В комнату вошла Максима.

– Ты еще не разделась, моя красавица?

Люциния стала медленно развязывать поясок на пале. Пала упала к ее ногам. Она переступила через нее и осталась стоять обнаженной перед Максимой.

«Как она хороша! – подумала жрица. – У нее такие налитые груди и красные сосцы. Я бы сама с удовольствием обняла ее и исцеловала всю… Скоро закончится моя служба, и я, наконец, смогу познать то, чего была лишена все эти годы. То, что я давно убивала в себе – тридцать лет, и еще три года службы в жрицах. Следующей весной я передам свои полномочия другой весталке. Довольно с меня».

– Ляг Люциния, на мою кровать и разведи широко ноги. Я должна осмотреть тебя и убедиться в твоей девственности.

Люциния сделала все, как приказала Максима. Она легла на мягкую шкуру рыси и развела ноги. Максима взяла факел и посветила на сердцевину ее девичества.

– Вставай, Люциния. Все в порядке. Ты все также чиста перед Вестой и гражданами Рима. Я прикажу наказать клеветника. Его будут судить.

Едва сдерживая негодование, Максима вошла к Понтифику.

– О, Великий жрец, мы должны наказать патикуса по имени Константинус, из рода Ларциев. Он – жалкий клеветник, и хотел опорочить лучшую из наших весталок.

– Ага, я так и знал! Стража, приведите ко мне Константинуса.

Когда юношу ввели в зал с завязанными руками, он не дрожал от страха. К удивлению Максимы, он смотрел твердо и с вызовом.

– Зачем ты решил клеветать на лучшую из наших весталок? Разве ты не знаешь, что подобное преступление карается смертью?

– Я не клеветник! Люциния невинна лишь спереди. Она совершала со своим любовником акт любви через анус, что еще больше отягчает ее вину и мерзость содеянного, – смело возразил он. – В доказательство – поговорите со служанкой Клодией. Она все видела, – он нагло хмыкнул. – Максима, кроме этого я посоветую вам купить самый толстый огурец на рынке, возле форума. И вы убедитесь, что он легко проскочит в анус вашей «нетронутой» весталки. Ибо… я видел в темноте, при свете факела, как огромен был фаллос этого плебея! – последние слова он почти выкрикнул, и его синие глаза заволокло слезами.

Совет жрецов с пристрастием допросил служанку Клодию, и она призналась в том, что много раз видела, как Люциния грешила в храме Весты. Клодию взяли под стражу. Максима не стала мучить Люцинию проверками ее плоти, хотя, кто-то из коварных жрецов предложил воспользоваться советом Константинуса и ввести в анус согрешившей самый толстый огурец. Максима видела, что Люциния итак еле жива от страха и просто пожалела несчастную. Тем паче, что после показаний Клодии, преступница тут же признала свою вину. Но наотрез отказалась назвать имя своего возлюбленного.

Слух о процессе над весталкой Люцинией распространился по всему Риму. К Верховному Понтифику прорвался отец девушки и молча посмотрел на жреца.

– Culpa lata[45]! – хмуро молвил седовласый, оскалившись.

– Кто он? Вы его поймали? Он должен понести суровое наказание.[46] Пусть приведут его в Комиций[47].

– Мы не нашли его. Ни Клодия, ни Константинус не знают его имени. Говорят, что он чужестранец. И он исчез, как в воду канул.

– Он должен поплатиться за позор моей дочери…

– Ad turpia nemo obligātur[48].

– Цезарь знает?