Милкино счастье

Мать уложила Людочку в постель.

– Я тебе сейчас чаю с вареньем принесу. Я с крыжовником наварила. Нынче крыжовника много уродилось и малины. Я с утра наберу и к Викентьевне за молочком сбегаю. Ладно? А Колька с Петькой будут довольны гостинцам-то. Отродясь мы таких сладостей-то не пробовали. Жалко их сейчас нет. Они вот, только в прошлый выходной домой приезжали. Но я сберегу. Пойду, в подпол корзину-то спрячу. И деньги туда же, под бочку, в углу.

– Спасибо, мамочка.

Людочка напилась чаю с вареньем и сама не заметила, как уснула в своей девичьей постели. Она проснулась внезапно, среди ночи. Сон сняло словно рукой. В доме стояла тишина, только старые ходики назойливо тикали в соседней комнате, где спала ее мать. Людочке сделалось жарко под гнетом пухового одеяла. Она скинула его. Яркая луна освещала всю комнату. Ей казалось, что она слышит скрип половиц и чьи-то шаги. Она вглядывалась в сумрак комнаты, облитый лунным светом, но никого не видела. И тут ей почудилось, что она слышит его шепот:

– Мила, я пришел к тебе, возлюбленная моя.

– Кто тут?

– Это я, Анатоль.

– Анатолий Александрович, как вы здесь очутились? – она приподнялась на локтях. Темное пятно его высокой фигуры заполнило собой все пространство.

– Т-сс, тихо. Не спрашивай ничего. Иди ко мне… – он лег рядом. – Все объяснения потом.

Скрипнула старая кровать.

– Но как? Вдруг мама услышит?

– Тише! Мама спит. Она не услышит.

Он снял с нее ночную сорочку.

– Ты такая красивая, Мила! Я обожаю тебя. Я не могу прожить без тебя ни минуты. Ляг чуточку пониже и разведи ноги.

– Что вы делаете? Вы же не хотели?

– Зато ты давно хочешь, чтобы я вошел в тебя всюду. И в первую очередь, в твою… п*зду. Ты же так называла свое священное лоно… Именно этим словом. Оно тоже мне очень нравится. Ужасно нравится. И самому Александру Сергеевичу тоже нравилось… Он называл его «Богиня – п*зда». Люблю, когда твои губы произносят это слово. Только от этого мой фаллос взлетает до небес и становится каменным. Я мечтаю, чтобы ты первая и его назвала иначе.

– Как?

– Ты знаешь, как…

– Х*й? – смущенно произнесла она и зажмурилась. Ее голова метнулась по подушке.

– Именно… Х*й! Называй его так, моя девочка. И сейчас этот мерзавец, х*й, ворвется в тебя и вытянется во всю длину. Он раздвинет тебя широко и порвет все преграды. И будет двигаться в тебе до тех пор, пока мы оба не спустим.

– Но мне будет больно.

– Ты сама этого хотела. Терпи… – он сжал зубы. – Давай я поласкаю твой секель, чтобы ты вся промокла от влаги.

Его пальцы коснулись ее опухшего лона. Она сама, непроизвольно, раздвинула ноги.

– Тебя даже готовить не надо к этому священному акту. Ты давно готова. Ты вся скользишь и горяча, словно на печке полежала. Сейчас я войду в тебя. Громко не кричи. Я закрою твой рот поцелуем.

И он нацелил свой член на сердцевину ее девичества. Надавил. Она вскрикнула. Он начал ее целовать. Стон боли потушил крепкий поцелуй. Она стала рваться и кусать ему губы. Он снова надавил. И стал ритмично двигаться в ней. Отпустил губы, чтобы она глотнула воздуха. Она тоненько заплакала. Но при этом придвинулась к нему еще ближе.

– Тебе больно?

– Да… – выдохнула она.

– Тебе хорошо?

– Да… Да… Да…

– Перевернись на животик и встань на коленки… Выгнись спиной, и попу ближе.

– Но?

– Встань, – я тебе говорю. – Я войду в тебя сзади. Тихо… Тише… Еще на меня… Ближе. Так… О… Сильнее. Потерпи… Я буду снизу, рукой, ласкать твой секель. Смотри, как он распух… Все в крови и твоих соках. Я хочу, чтобы твой первый раз закончился оргазмом. Боль слилась с наслаждением.

Его рука нырнула к скользким и опухшим губам. Два пальца стали нажимать на клитор. Удары сзади, и эти безумные ласки… Боль… Боль… Наслаждение. Она вскрикнула. Его ладонь закрыла ее рот. Она сжимала и сжимала его член, в едином спазме…

– Как хорошо ты кончаешь. Ты обхватила х*й так сильно, будто зажала в кулак. У тебя самая лучшая в мире п*зда! А-аа-аа.

Он еще раз двинулся навстречу и, прорычав какое-то ругательство, упал на нее.

– Смотри, сколько крови… крови…крови…

* * *

– Мила, смотри, сколько крови, – послышался рядом голос матери. – Ты что же дочка, всю перину мне перепачкала…

Мила села. Сильно ныл низ живота. Она посмотрела на кровать. Под ней расплылось огромное кровавое пятно.

– Ну, что смотришь, сымай рубаху и белье, а перину я сама замою. Ты что, не знала, что у тебя месячные должны начаться?

– Нет, я забыла…

– Забыла она. Хоть бы тряпочку стелила. А я захожу, гляжу ты вся открытая. А на рубахе, прямо на заднице, пятно и на постели тоже. Ну, думаю: протекла девка. Иди в сени. Там таз с мылом. Помойся.

Мила встала. Дрожащие руки собирали испачканное белье.

«Значит, мне все это приснилось. Не было Анатоля. И я все еще девственница. Но, как хорош был этот сон. Господи… Что может быть слаще? Господи, я не могу без него…»

* * *