Mille regrets (ЛП)

Пусть кровью изойдет – откройте ее шире.

И с болью в ней пред миром я предстану!

Глава 8

Пока алжирский король, преданный сговорившимися между собой духами вина и гашиша, изливает свою тайную обиду в обществе впавших в транс гостей, Содимо ди Козимо переживает тяжкое начало своей жизни в казарме янычаров.

Турок, которому он понравился нынче утром, оказывается, не просто пехотинец армии Сулеймана, но агабаши – командир отряда. И хотя в силу высокого статуса этого человека по имени Шархан художник избежал участи быть отданным на потеху дюжине молодцов, занимающих одно спальное помещение, нельзя сказать, чтобы Содимо попал в руки человеколюбца, подобного Гаратафасу.

Добравшись до своего жилища, которое больше напоминает камеру, чем комнату, с его деревянной кроватью под матрасом из конского волоса, белеными стенами и двумя полками из сырых досок, на которых едва хватает места одному кувшину, тазику для бритья, коробке с бритвой и ночному горшку, Шархан одним рывком сбрасывает Содимо со своего плеча прямо на пол, тем самым оглушив его еще больше.

После этого Шархан забирает из коробки бритву и запирает своего нового раба на висячий замок. Он возвращается лишь по прошествии долгих часов. От него крепко пахнет вином, а в руках он держит какие-то объедки, которые и складывает к ногам Содимо.

Ударом ноги он будит его. Все еще не пришедший в себя от ужасов невольничьего рынка и мощного удара по затылку, Содимо тотчас отползает и протискивается в щель между стеной и кроватью. Янычар зажигает небольшую масляную лампу и с маниакальной аккуратностью начинает раздеваться. В ожидании худшего художник забивается в угол, не забыв прихватить свой паек.

Заглатывая с жадностью собаки остатки домашней птицы с тушеными овощами, он с любопытством следит за церемониалом разоблачения Шархана, все движения которого поразительно точны, несмотря на его выпученные и налитые кровью зеленые глаза.

Сначала он снимает головной убор, обнажая череп с короткими густыми волосами. Колпак с длинными хвостами он тщательно вытряхивает и чистит и только после этого аккуратно кладет его на полку. Он указывает на него пальцем и брюзгливо обращается к Содимо:

– Тортора! – сообщает он название колпака.

Затем он отвязывает от пояса саблю в ножнах и засовывает ее под кровать так, чтобы рукоятка оказалась точно под рукой.

– Ятаган!

Палец, приставленный к горлу, показывает Содимо, что не в его интересах прикасаться к этому предмету. Содимо закусывает губу. Потом Шархан снимает свой шерстяной пояс, разглаживает его, одновременно скручивая, и кладет рядом с тортора.

Шархан скорее заваливается, чем садится, на край постели и вытягивает ноги в желтых кожаных сапогах в направлении Содимо. Художник догадывается, что он должен его разуть. Он подчиняется. Когда сапоги уже сняты, янычар берет их у него из рук и, поплевав на них, протирает оба сапога концом покрывала. После этого он аккуратно ставит их под светильник.

Теперь на очереди куртка, тоже желтая, с пышными рукавами. Она раскладывается на постели и так же заботливо приводится в порядок как тортора, прежде чем занять свое место на полке, рядом с поясом. Затем Шархан снимает свои широкие шаровары, вертит их туда и обратно в поисках пятен, приглаживает, складывает вчетверо и убирает.

Под ними оказываются могучие ноги, смуглые и безо всякой растительности. А также безупречно белый лоскут хлопка, завязанный вокруг бедер на манер очень удобных коротких штанов. Ничего общего с бесформенными тряпками, которые выдаются на испанских галерах. Наконец, он стягивает с себя рубаху, достает из-под постели другую, переодевается в нее и вешает дневную на дверь, рядом с плащом из коричневой шерсти.

Нырнув под покрывало, янычар мгновенно засыпает. Его хриплое дыхание наполняет маленькую комнату крепким запахом спиртного. Содимо благословляет вино, до сего момента избавившего его от поползновений, которых он так опасался.

Ему холодно, в этой комнатенке без очага очень сыро. Стараясь не шуметь, он сдергивает с двери шерстяной плащ, закутывается в него и возвращается в свой угол. Но как только он начинает немного согреваться, Шархан, особенно громко всхрапнув, просыпается. Он ковыляет к полке, достает горшок и справляет малую нужду. Ночник освещает на мгновение орудие таких размеров, что художник вновь возвращается к своим страхам.