Mille regrets (ЛП)

В результате чудовищных интриг, где смешались поруганная честь, сомнительное перемирие, разорванные союзы, оскорбленная гордость и над всем торжествующее двуличие, произошло немыслимое: захват и превращение в руины столицы христианского мира руками самих христиан.

1527 – год злодеяния, год кощунства! О нем, однако, с самой высоты небес посылала знамения ООН, не лишавшая себя удовольствия провоцировать внезапное нашествие комет, неожиданные лунные затмения, летние снегопады, зимние налеты саранчи, ливневые потопы в Андалузии и засухи в Швейцарии, имея целью предупредить людей о том, что на земле уже ничто не подчиняется заведенному порядку.

Рим стал Вавилоном, и Апокалипсис раскрыл свою книгу, листаемую пальцем антихриста, которого одни называли Лютером, другие – Папой, или антипапой. Даже цифры – для тех, кто умеет по ним читать – взрывались оглушающими знамениями: 72 год до Рождества Христова увидел разрушение Иерусалима, 472 год после Рождества Христова – набег Алариха на Рим. Астрологи пропускали число 72 через кривое зеркало некромантии и получали 1527 – роковой год, уже предсказанный за 327 лет до этого Иоахимом де Флоре!

Только это ничего не меняло. От Рима до Аугсбурга монахи продолжали пылко грешить, священники – многократно нарушать обет безбрачия, а судьи – запрещать чтение Библии, как и переводы ее на местные языки, то есть именно то, чего требовали Эразм, Лефевр д’Этапль и все просвещенные гуманисты, причем все менее и менее смиренно.

В Ватикане, обманув ожидания избравших его кардиналов, Папа Климент VII из семейства Медичи, вот уже четыре года противился переходу в лучший мир. И это при непомерном потреблении ядов, сифилисе и несварении желудка. Мало того, так он еще и установил недавно таксу за полную индульгенцию, гарантирующую спасение души на шесть тысяч лет вперед семикратным прочтением католическими священниками молитв Pater Noster и Salve Regina[75], по четыре дуката за каждую. Эта цена обеспечивала доступ в чистилище, поставленный отныне на финансовую основу, как и приобретение всевозможных регалий.

Строптивый понтифик и его курия подсчитали, таким образом, что они должны собрать урожай с восьмидесяти миллионов искупительных лет, для того чтобы оплатить фрески дорогостоящего Рафаэля и закончить строительство собора Святого Петра, не считая прочих священных издержек. Прослышав об этой скандальной торговле индульгенциями, некий упитанный августинец по имени Лютер, не в меру осерчав, изрыгнул девяносто пять высоко добродетельных тезисов и отправился вывешивать их на ворота Виттенбергского замка. После этого монах сложил с себя духовный сан, выбрал себе супругу и принялся пировать, подобно римлянину, с той разницей, что вино он поменял на пиво. Возможно, это и помогло ему настрочить больше посланий, чем их удалось вымучить апостолу Павлу.

Пригвоздив Папу к позорному столбу, Лютер взамен получил анафему, объявленную папской буллой. Булла за буллой спровоцировали, наконец, разлитие желчи у Единственного Христианина – там наверху, – который и так уже чувствовал недомогание, обнаруживая себя то в наряде гробовщика, по замыслу рассудительного протестанта, то в виде бородатой головы с мишурными подвесками от расточительного понтифика. Тем более что во все это начинали вмешиваться князья и короли. Похотливый Генрих Английский учинил религиозный раскол, а сифилитик Франциск I не знал, к кому прислушиваться – к свободолюбивому Рабле или докторам Сорбонны – в вопросе о том, присутствует ли Христос внутри или снаружи облатки и вина для причастия.

Что же касается Карла Австрийского – этого самодержавного повелителя тевтонцев, перешедших на сторону Лютера, – то он обнаружил себя переименованным, в том самом 1527 году, из Карла Пятого в Карла Плутоватого. Ибо это он – помимо своей воли, но все же очень этого желая – спустил на Рим полчища лютеран, привлеченных им под католические и испанские знамена во имя борьбы против Климента VII. Понтифик, помимо прочих злостных нарушений христианской морали, упрямо отказывался удовлетворить его императорское желание быть увенчанным короной римлян из рук самого наместника Иисуса Христа. Императору не хватало этой круглой побрякушки, которая очень гармонировала бы с его гордо выпяченным башмаком-подбородком.

В продолжение всей зимы 1527 года пребывающий в растерянности Дух Святой посылал одно за другим знамения, предвещающие кару: появились в великом множестве бродячие монахи-отшельники, целые стаи кающихся грешников в сандалиях и без оных, процессии бичующихся крапивой, кучи иноков-затворников, одетых во власяницы и увешанных крест-накрест длинными рядами черепов. В среду, на первой неделе Великого поста, лошачиха окотилась ягненком в базилике Святого-Павла-за-стенами-города. В Страстную пятницу в собственной капелле Медичи семь раз воспламенялся алтарный покров. Этой весной глухие по-прежнему отказывались слышать, слепые видеть, богатые становиться менее богатыми, а нищие еще более нищими духом.