Mille regrets (ЛП)

И на священный город, давным-давно оставленный как троицей ООН, так и всеми иными божествами из младших иерархий, за исключением Гордыни, Помпезности, Надменности, Распутства, Алчности, Тирании и Бесстыдства, обрушились дремучие ландскнехты, из которых, впрочем, ни один не получал жалованья от Карла Плутоватого, что явилось причиной не только их поразительной алчности, но и последовавшего затем неслыханного насилия с их стороны.

Юный Содимо отмечал свои шестнадцать лет в тот самый день – 6 мая 1527 года. Взбудораженный происходящей суматохой, как это свойственно едва созревшим сорванцам, он сбежал с лесов Россо Фьорентино, чтобы вместе с другими ragazzi[76] поспешить к воротам Санто Спирито. По слухам, кумушки со своих наблюдательных постов хорошо видели форсированный марш приближающихся имперских солдат, которых Бурбон и Фрундсберг, сами обделенные золотом и хлебом, соблазняли богатством и жирными кусками мяса. Голод на этот раз придавал законную силу военной риторике – победить или погибнуть.

Занявшие место позади бойниц, Содимо и его бесшабашные друзья – Алессандро дель Бене, Бенвенуто Челлини и Чекино делла Каза – вскоре были очень разочарованы. Призрачное утро подняло испарения из глубин Тибра, и образовался густой туман, закрывший от них ожидаемое зрелище. Новое оружие – фальконеты и бомбарды, – которое каждый из них, особенно Бенвенуто, хотел увидеть в действии, только еще больше замутило своим едким дымом общую панораму. Первое, что увидели четверо ragazzi внутри города, были белые доспехи коннетабля Бурбона. И в ту же секунду взорвалась его голова. Это был выстрел из аркебузы, и Господь знает, кто его сделал, что бы ни выдумывал позже, к величайшему несчастью Содимо, этот фанфарон Бенвенуто Челлини.

Взлетев вверх, мозг коннетабля описал траекторию, которая могла бы заставить побледнеть от зависти эксперта по баллистике, и, почти невредимый, шлепнулся на тиару папского гербового щита, венчающего ворота Санто Спирито. Четверо сорванцов застыли с разинутыми ртами перед этим шедевром сверхъестественной иронии – смерть прославленного полководца в момент совершения им величайшего из богохульств!

Но недолго римляне кричали: «Vittoria! Vittoria![77]» – огласивший холмы многоголосый вопль: «Borbon! Ach der Herr Borbon ist tod!![78]» был исполнен такой дикой ярости, что у них в жилах заледенела кровь.

Римские солдаты сразу разбежались. Это было сборище плохо обученных людей, завербованных как попало из конюшен кардиналов и прелатов, набранных в лавках и тавернах на деньги Климента VII, который, чтобы восполнить свою обмелевшую казну, распродал двенадцать наспех учрежденных кардинальских должностей. Содимо и его компания бросились бежать еще раньше, причем все в разных направлениях. Ночью наемники, запалив огонь по всему кварталу Трастевере, входили в Ватикан. Папа, теряя по дороге меньше дароносиц, чем своих естественных выделений, через подземный переход добрался до замка Святого Ангела.

То, что последовало далее, не имело ничего общего с веселыми россказнями Пантагрюэля. Это был самый настоящий кошмар. В нарушение поставленного некогда Александром Македонским и соблюдавшегося со времен этого античного завоевателя условия, которое давало победителям три вольных дня, и ни минутой больше, на разграбление побежденного города, в Риме оно продолжалось три месяца с лишним.

В Санта Мария делла Паче Содимо оказался один. Его учитель бежал через катакомбы и, заботясь только о самом себе, надежно закупорил туда вход. Обезумев от страха, Содимо нагромоздил перед дверью скамьи и стулья. Но его баррикада не выдержала. Отряд ландскнехтов, вооруженных очень длинными пиками, легко разнес эту преграду. Они жизнерадостно разграбили и осквернили церковь. Расшвыривая мебель, они обнаружили светловолосого юношу, забившегося в самую глубь исповедальни. Началось с того, что ему пришлось всю ночь терпеть насилие лютеран, мало озабоченных вопросом содомского греха.