Mille regrets (ЛП)

– Да вспомни же, эта медаль выпала из штанины Содимо.

– Нет, я ничего такого не видел. Но что за важность…

– О, тебе следовало на нее посмотреть, это вещь необыкновенная. Увы, она уже не при мне, потому что Хасан ее у меня потребовал… ну, скажем… странным образом.

Заметно волнуясь, Николь рассказывает, что когда он спал и во сне высасывал сок из винограда, выросшего среди заалтарных украшений во фламандской капелле, он проснулся оттого, что чья-то рука обшаривала его тело. Это был Хасан. Его зрачки засверкали от радости, как только он отыскал в складках одежды Николь эту медаль.

– О, я был уверен, что она у тебя, я видел, как ты подобрал ее на базаре. Мне эта вещь показалась очень красивой. Если она мне понравится, я оставлю ее себе!

Певчий тупо смотрел на него. Он не осмеливался потребовать медаль назад. Разглядев ее очень внимательно, Хасан неожиданно залился слезами.

– Ты можешь вообразить себе такое, Гаратафас? Король Алжира обшаривает мои карманы, а потом бросается ко мне и падает в мои объятия, испуская жалобные стоны!

– Знаешь ли ты, что здесь написано? – заикаясь, спросил Хасан.

Николь об этом ничего не знал, тем более что в данный момент медаль была зажата в мокрой руке Хасана.

– Здесь написано Al Jezeera! – прорыдал он.

Николь взял у него медаль и, в свою очередь, внимательно рассмотрев ее, подумал, что Хасан заговаривается. Это была надпись Là gésiras, которую вырезал Содимо. Однако Хасан настаивал.

– Нет, ты взгляни на эти буквы-завитки! Но какой же я дурак, ведь ты христианин, и откуда тебе знать арабское письмо. Смотри справа налево на эти великолепные буквы. Они образуют слова Al Jezeera. А знаешь ли ты, что они значат? – приставал он к певчему, и новые слезы наворачивались ему на глаза.

Это Al Jezeera, приводившее его в такое состояние, обозначало «Остров». Так называли арабы только обширную и неприступную Сардинию, которая была родиной Хасана. Он был малолетним пастушком и бродил со своими козами по горным склонам, когда сорок лет назад на побережье появился со своими корсарами Барбаросса. В ту пору это имя, на всех наводившее ужас, носили два брата – старший Арудж, с огромной рыжей бородой, и младший Хайраддин, по прозвищу «защитник веры». Эти берберские разбойники, явившиеся для того, чтобы грабить, громить и жечь, не оставили камня на камне от деревушки Даниэля – так звали Хасана, который родился на этой христианской земле. Арудж отличался крайней жестокостью, Хайраддин в такой же степени был рассудителен. Поскольку родители мальчика не представляли для них никакой ценности – ни выкупа за них получить, ни выгодно продать их на невольничьем рынке было невозможно, – они были задушены на глазах у ребенка. Маленький сард вопил на них как дьявол, его свирепые глаза метали сверкающие голубые молнии – наследие норманского предка. Семилетний мальчишка грозился прикончить обоих братьев, с невероятной живостью схватившись за свою рогатку. Арудж уже был готов перерезать ему горло, когда Хайраддин его остановил. Характер мальчика подкупал его. Он был более внимателен, чем его старший брат, к людям с отвагой в сердце, а этому малышу на роду было написано стать корсаром. Но Арудж стоял на том, чтобы не оставлять живых свидетелей этого мелкого грабежа.

– Мы уничтожили его родителей. Он будет вечно питать к нам ненависть, какую и мы храним по отношению к христианским корсарам, отнявшим у нас отца. Или ты уже забыл о нашем старике, брат? Злопамятность – очень опасное чувство, оно долго гложет сердце, пока не возродится для мести, стократ усиленное.

И все же Хайраддин хотел сохранить жизнь Даниэлю, несмотря на еще один довод Аруджа против этого: пользы от мальчишки никакой, а на их судах, где пищи и так часто не хватает, он будет лишним ртом. Наконец, они пришли к соглашению. Не знающий жалости Арудж уступил брату жизнь Даниэля, но при одном условии. Чтобы не опасаться ненависти, которая может вспыхнуть в нем с неожиданной силой, есть только один способ раз и навсегда смягчить его натуру – оскопить его! Это условие возмутило Хайраддина. Нечто неведомое уже с силой привязывало его к мальчугану. Он и сам в таком же возрасте познакомился с морскими разбойниками. Он узнавал себя в Даниэле и, в конечном счете, предпочел скорее видеть его неполноценным, но живым, чем мертвым. И тогда он согласился на эту жестокость.

– Поступай, как велит тебе Аллах, мой брат.