Mille regrets (ЛП)

Однако Хайраддину не следовало бы давать послабление своей гвардии, потому что Эль-Хаджи намного хитрее, чем ему кажется, и куда более изворотлив, чем санджаки Рустам Паша и Мустафа Шелибар, которых ему пришлось взять на борт.

Каждый вечер мансулага натаскивает своих янычар и разъясняет им их задачи. Под командой агабаши Шархана они должны будут взойти на галеры, предоставленные французам для их военной компании против императора. Им предстоит внимательно следить за всеми поступками и речами райя, этих отчаянных горлодеров, которые после определенного количества выпитого теряют выдержку и ведут неподобающие разговоры.

Недобрыми глазами смотрят арабские торговцы города на чрезмерное, как им кажется, сближение между Хасаном и евреями. Среди них бытует мнение, что новый бейлербей слишком уж откровенно потакает их конкурентам. В некоторых мечетях Алжира все чаще и чаще звучат напоминания – для тех, кто хочет услышать, – о том, насколько вражда между иудеями и мусульманами справедлива и естественна.

– Еще в четвертом году Хиджры Пророк, да благословит Бог его имя, вынужден был изгнать их из Медины, где они в насмешку над одной верующей женщиной на базаре в Каиноко так подцепили ее юбки, чтобы она не смогла выпрямиться, не обнажившись! – проповедуют некоторые имамы.

– Да свершится над ними проклятие Аллаха! Мы никогда не перестанем мстить за наших женщин.

– Эта история о заголенной женщине – лишь благовидный предлог! – протестует ООН, которой архангел Гавриил уже пересказывал этот бородатый анекдот. – Они ее вытаскивают на свет всякий раз, когда им не хватает смелости открыто улаживать свои торговые распри!

Аллах и Яхве охотно посмеялись бы над этой дурацкой шуткой, если бы тот и другой не помнили, что уже в Медине арабы и евреи спорили за право торговать кожей, золотом и рабами. И первые находили в этой сальности с задранной юбкой достаточный повод, для того чтобы перерезать вторых и тем обеспечить себе бесспорное преимущество в торговле на тучной земле последнего упокоения Пророка.

Но истинной мишенью для мансулаги, и в значительно большей степени, чем евреи, стал Хасан. Этого короля с его чрезмерным пристрастием к гашишу он ненавидит за его рационалистические игры с богословием и за насмешки над правилами гарема. А с той минуты, как он прочел письмо Роксоланы, он и вовсе стал считать его негодным мусульманином.

Хитрая константинопольская мегера, подлинная соперница султана в искусстве тайной политики, задумывает усадить на алжирский трон собственную креатуру. Евнухи Барбароссы, и Доган, в частности, с невероятным трудом день и ночь оберегают Хасана Пашу от ядов и ловушек, которые не прекращает подставлять ему эта бывшая невольница. Отчаявшись добраться до старшего сына паши морей и умертвить этого презренного ублюдка, рожденного от Хайраддина какой-то мавританкой, Роксолана решила уничтожить Хасана Агу. Ставленник султанши, ее садовник Топкапи, начинает выказывать признаки нетерпения в отношении алжирского королевства, о чем ни единым словом не упомянуто в шифрованном письме. Напротив, она обещает этот пост самому Эль-Хаджи при условии, что король-евнух, по несчастной случайности, исчезнет.

Для этой цели он не склонен применять яды. Он знает также, что Хасана нелегко поссорить с мечетью, ибо никто так не изощрен в толковании закона Книги. А потому нечего и думать о том, чтобы направить на него народный гнев. Даже деньги эмиров Мекки не помогут его в чем-либо изобличить. Всему этому мансулага предпочитает тактику ножа в спину.

Чем старше корсар и чем длиннее тянется за ним хвост черных дел его ремесла, не допускающего угрызений совести, тем более продажной становится его душа. Мрачная душа старого Мохаммеда эль-Джудио в этом отношении достигла полной зрелости. Вскоре после известия о победе Хасана над племенем Куку проницательный Эль-Хаджи быстро обнаруживает признаки разлада, назревшего между бейлербеем и его помощником. К величайшему для него облегчению, нет никакой надобности долго обхаживать старого корсара. Достаточно оказалось щедро его подпоить и только один раз упомянуть о Хасане, как вот уже Мохаммед эль-Джудио пересказывает о нем все язвительные сплетни и сообщает ему, каким ударом нетрудно сокрушить Хасана. Этот помощник бейлербея некогда был также приближенным братьев Барбаросса – как раз в те давние времена, когда они кастрировали маленького Даниэля. В тот день эль-Джудио, ослушавшись их приказа, прокрался за ними до самой овчарни сардов и оказался свидетелем операции. Сорок лет он хранил эту тайну. Его исповедь обнадеживает Эль-Хаджи.

– Если Хасан когда-нибудь узнает об этом…

– Тогда он возненавидит своего приемного отца, который всегда сваливал его оскопление на Аруджа.

– Прекрасная мысль! – ликует Эль-Хаджи.

– Но… Хайраддин? – колеблется Мохаммед эль-Джудио. – Как он отреагирует? Кончится тем, что он дознается, кто проболтался.