Mille regrets (ЛП)

– Имя первого муэдзина, принявшего веру от самого Пророка? Ты не лишен честолюбия, Билал-Ник! Подобно тому, как и голос твой не лишен ярких красок, – признает Ибн Джубейн. – Ну, хорошо, ты будешь принят среди нас как Билал-Ник, ибо таков твой выбор.

– И мы надеемся, что ты сумеешь показать себя достойным этого имени! Добро пожаловать к нам, Билал-Ник! – звучно и громко провозглашает Нуралдин.

Окружающие их женщины хором подхватывают его новое имя. Потом к Николь подводят великолепного коня, одетого в броню из тисненой кожи коричневого цвета с охрой, – подарок, который ему шлет Хасан. Обученное самим хозяином, благородное животное становится на колени перед Билал-Ником, как бы желая избавить его от комических поисков скамьи, подходящей для его веса. Экс-Николь водружает свои монументальные ягодицы на покорного коня. И тогда Гаратафас протягивает ему стрелу, как олицетворение веры новообращенного. Билал-Ник берет ее в правую руку и высоко поднимает, чтобы все могли ее видеть.

В воздух взлетают лепестки цветов, исступленно бьют барабаны, люди становятся в круг и начинают танцевать. На двух паланкинах, которые следуют за ним, восемь юных девушек, присев на корточки, ритмично хлопают в такт окрашенными ладошками и одновременно покачиваются, гибкие как тростник.

Николь оборачивается к ним. Как они прекрасны и горделивы, как живительна радость, которая бьет в них ключом! И как бы ему хотелось разделить ее с ними! Давнее и горестное сожаление внезапно сжимает его изнутри. Оно одно лишь и пребудет вечно, и не боги в этом повинны! Жало прежнего гнева пронзает его насквозь. Но со всех сторон площади Дженина несется столько радостных песен, смеха и веселого шума, что он предпочитает все же смотреть вперед, высоко поднимая свою стрелу. Веселый кортеж во главе с Гаратафасом, который несет в руках знамена черного и зеленого цветов, движется по направлению к дворцу, где уже встретились отец и сын.

Пиршество, устроенное в честь прибытия паши морей и chahada Гомбера, поражает роскошью.

– Ну, вот теперь ты мусульманин, Николь-фламандец! Видел бы тебя твой император, у него бы волосы попадали из бороды!

Король-евнух позволяет себе некоторую бесцеремонность по отношению к Билал-Нику, которого он пожелал усадить рядом с собой.

– Да и пусть бы они у него все выпали! Я же никогда не стану бородачом, дорогой Хасан, у меня даже пуха никогда не было на подбородке!

– Тем лучше, Билал-Ник, тем лучше! Густая борода еще не признак хорошего воина.

– О какой бороде ты говоришь, сын мой? – спрашивает Барбаросса, который уловил обрывок их беседы.

– О бороде Карла Квинта, отец!

– А, ну тогда смейся, сколько хочешь, сын,… если только не над моей и не над бородой Пророка!

Хайраддина уже начинают тяготить бесконечные празднества. С самого его прибытия город не прекращает чествовать его. Один день это иудейские купцы, другой наемники иноверцы, потом янычары, да еще и корольки прибрежных земель, его вассалы. Он замечает, что стал полнеть, что его члены тяжелеют. По вечерам он засыпает возле Зобейды гораздо раньше, чем ему того хотелось бы. По счастью приближается весна, и армада сможет выйти в открытое море. Ему не терпится сразиться с Дориа.

Старый лис внимательно рассматривает сотрапезников. Рядом с Хасаном сидит этот обращенный фламандец, к которому его сын воспылал такой привязанностью.

– Такое обилие блюд перед ним не пристало честному мусульманину, – бормочет он сквозь зубы.

Потом он замечает Гаратафаса.

– Этот человек прекрасно сложен и, должно быть, хорошо дерется. Говорят, он брат Догана, моего дворецкого в Константинополе. У него такой же открытый взгляд. Но, увы, это не из тех достоинств, которые помогают человеку достигнуть больших высот. Ну что ж, посмотрим…

Затем его острый взгляд выхватывает фигуру Содимо, странного создания, покрытого татуировкой, которому его сын приписывает столь замечательные таланты.

– Не знаю, какие именно, однако Хасан уверяет, что я узнаю об этом, когда мы покинем Алжир. Я полностью доверяю Хасану. Эти его мастера-христиане наделены любопытными способностями… как и тот, другой, например, только его дар совсем иного характера: он поистине лакомая добыча для женщин!

Паша наблюдает за капитаном Поленом. Уже насытившись обильным восточным угощением, тот не отрывает глаз от решетки, за которой прячется живое сокровище. Барбаросса вовсе не испытывает ревности. Он знает, что этот француз такой же мужчина, как он сам, правда, много моложе. Старого корсара очень развлекают истории о его любовных победах, которые капитан так остроумно рассказывает в хаммаме. А обо всем, что касается его чести, позаботится молчун Эль-Хаджи, этот брюзга, который бдит над его домом как преданная собака.

– Эти турки, они все таковы! Вечно беспокойные, недоверчивые, всегда начеку. Такими, безусловно, и следует быть, но здесь я полный хозяин, и пока Барбароссы царствуют в Алжире, и пока они будут царствовать, благо, есть мои сыновья, в том числе и последний, которого подарила мне Зобейда, я ничего не опасаюсь…