Читаем Миллениал полностью

Миллениал

Летняя июльская рефлексия над тем, кто такие миллениалы. Иногда кажется, что невозможно понять, кто они такие. Слишком уж это отличающееся поколение, родившееся на стыке эпох. Одновременно похожее и диаметрально отличающееся поколение ото всех, что были раньше и будут потом. Рассказ о природе сознательного одиночества и застывшей жизни одного дня.

Анна Петрушевска , Богдан Васильевич Королев

Контркультура / Романы18+

Богдан Королев

Миллениал

***

Иногда я задумываюсь: «Кто мы? Кто такие люди нашего поколения?» Мы затерялись между поколением «Y» и «зумерами». Слишком сложное восприятие нас, которое не укладывается в голове, оставляя после себя послевкусие огромной черной дыры. Мы – дети рожденные в середине 90-х годов, последние, кто видел еще ту жизнь без интернета, без компьютерных игр, без платной подписки на музыку, без стриминговых сервисов и прочего дерьма современной реальности, без которых уже лет через десять невозможно будет представить жизнь. Мы привыкли к этому так же, как и наши родители, но восприняли это так же, как и современные дети, которые увы перестали быть детьми.

Итак я лежал на кровати. Единственный выходной на неделе. Холодное пиво уже стало теплым. Банка нагрелась, соприкасаясь со стеной в комнате, она оставила последний мокрый круг из-под своего основания на зеленом или, может быть, даже салатовом велюре внешней обивки дивана. Скоро и эта последняя вода испариться, повысив влажность на десятитысячную долю процента, и никто этого не заметит, даже я сам. Я лишь вспомню об этом, положив использованный табачный стик на этот подлокотник.

Где-то в моем холодильнике стоит бутылка сухого красного. Сессия кончилась успешно. И это надо будет отметить парой бокалов наедине со своим сознанием и жарким июльским зноем, который доносится сквозь раскрытый настежь стеклопакет балкона. Он медленно сольется со звуком Варшавского шоссе, словно два разных раствора желтой и красной кровяной соли, и вот уже оба они, переплетаясь, струями вцепятся друг в друга, образуя подобие завитков, и донесутся до первых рецепторов кожи и ушей. Они создадут фон, напоминающий лейтмотив дня и растворятся в пространстве облаков неба, когда я наконец-таки решусь выйти из этого бетонного бункера на пятнадцатом этаже типовой многоэтажки, допив два бокала холодного красного вина.

Кошка пробегает мимо меня. Худая и пушистая. Она украдкой смотрит на себя в зеркало, подбежав к шкафу, а затем она смотрит на меня, пытающегося бороться с июльской жарой, потягивающего светлое теплое пиво. У кошки игривое настроение, несмотря на ее достаточно преклонный возраст и пережитый месяц назад микроинсульт. У меня совершенно не игривое настроение, а скорее наоборот. Сегодня я хочу быть максимально одинок и голоден во всех смыслах этих двух слов. Даже вибрирующий телефон на комоде рядом с пластинкой «Queen» не заставит меня взять его и выйти из состояния глубокой пустоты и ментальной пропасти.

Он продолжает вибрировать, разнося этот ужасный и мерзкий звук по огромному кубу воздуха. Кто-то пытается достучаться до меня, вероятно, кто-то что-то мне хочет сказать, а может быть это банальная телефонная реклама, а, может быть, это может быть что угодно на том конце радиочастоты и волны. Но меня сегодня нет. Меня сегодня не существует ни для кого, я сознательно выпал в этот день в теплую пивную банку и два холодных бокала красного сухого вина.

Надо вставать. Время застыло где-то в космосе, словно намазанная на гладкую поверхность харкотина. Оно застыло, не подавая ни звука, ни малейшего сигнала. И, казалось бы, нельзя лежать так бесконечно долго. Давно пора перестать прокрастинировать. У меня горит книга, надо сесть и писать ее дальше. Желудок не урчит, потому что я дал ему много бесполезных углеводов из жестяной банки, но, все же, надо приготовить обед, ибо время завтрака уже упущено мной часов как пять назад.

Безусловно, это все надо сделать неизбежно. Я должен столкнуться с этим как «Титаник» с айсбергом пятнадцатого апреля, но все это осложняется тем, что посуда третий день как не мыта. В квартире живет полтергейст в виде гребанного и неаккуратного миллениала, который вот уже на протяжении месяца только и делает, что гадит в каждом углу. Проще было бы послать это все в жопу. Туда и пошлю.

Я встаю с кровати. Кошка прошла мимо и проорала во всю свою кошачью глотку. Она ходила за мной, охотясь за пятками моих ног. Не знаю зачем, но она продолжала это делать, действуя мне на нервы. Словно громадный слон я прохожу путь от дивана до ванной комнаты, не обращая на нее никакого внимания, как на Моську из той самой басни Крылова.

Поравнявшись с косяком двери, я на секунду закрываю глаза и вдыхаю полной грудью воздух, наполненный запахом стирального порошка, мыла, шампуня для волос, кошачьего туалета и хлорки. Открыв глаза, я вижу отвратительное зрелище, настигшее меня и до сих пор непривычное: куча нестираного белья уже какую неделю лежала на стиральной машине. За ее стеклянной дверью лежала куча постиранного белья. Постирал я его ровно неделю назад, но так и не вынул, и, наверное, оно уже протухло там.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мифогенная любовь каст
Мифогенная любовь каст

Владимир Петрович Дунаев, парторг оборонного завода, во время эвакуации предприятия в глубокий тыл и в результате трагического стечения обстоятельств отстает от своих и оказывается под обстрелом немецких танков. Пережив сильнейшее нервное потрясение и получив тяжелую контузию, Дунаев глубокой ночью приходит в сознание посреди поля боя и принимает себя за умершего. Укрывшись в лесу, он встречает там Лисоньку, Пенька, Мишутку, Волчка и других новых, сказочных друзей, которые помогают ему продолжать, несмотря ни на что, бороться с фашизмом… В конце первого тома парторг Дунаев превращается в гигантского Колобка и освобождает Москву. Во втором томе дедушка Дунаев оказывается в Белом доме, в этом же городе, но уже в 93-м году.Новое издание культового романа 90-х, который художник и литератор, мастер и изобретатель психоделического реализма Павел Пепперштейн в соавторстве с коллегой по арт-группе «Инспекция «Медицинская герменевтика» Сергеем Ануфриевым писали более десяти лет.

Павел Викторович Пепперштейн , Сергей Александрович Ануфриев

Проза / Контркультура / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза