Миллениум

— Ясно только то, что Валерий прячется за спину женщины, когда мог бы объяснится со мной сам. Зря он вас привёл сюда. Он не убил бы ни меня, ни себя. Для этого требуется немалое мужество, которым наш общий друг, к сожалению, не обладает. Да, ещё мне ясно, что господин Вандышев сумел подслушать или записать наш с Тураевым очень откровенный разговор. Но я призналась представителю власти, офицеру милиции в собственном проступке, и он до сих пор не арестовал меня. Значит, считают, что от правосудия я не скроюсь. Не знаю, поверите ли вы, Алла Дмитриевна, но мне всё равно, посадят меня или нет, убьют или оставят жить. У меня нет ни семьи, ни дома. Теперь не будет и этого пристанища. Я знаю, что Валерий Ильич, безумно меня ревнуя, оснастил квартиру «жучками». Догадывалась и вчера, когда беседовала с Тураевым, но проигнорировала свои подозрения. Я уже знала, что Артур выяснил в Питере очень многое, и запираться дальше не было смысла. Всё равно Валерий узнал бы о моём первом браке, о ребёнке — раньше или позже, какая разница! Я постаралась объяснить Артуру, почему так получилось. Кажется, майор милиции меня понял, а вот человек, который только что клялся в любви, — нет. Он гонит меня ночью из дома, приводит ту, которая жаждет занять моё место. Хорошо, я ухожу. И не надо больше ничего говорить. Сколько времени Валерий Ильич даёт мне на сборы?

Лео поднялась с кресла, глубоко вздохнула, чувствуя, как гулко барабанит сердце. Больше всего она боялась, что Алла Рыбакова сейчас включит диктофон, и придётся выслушивать свою исповедь как бы со стороны, словно подглядывая за собой в замочную скважину.

— Что мне разрешается взять с собой?

— А мы ещё не договорили, сука!.. — выдавил Вандышев, багровея на глазах, и взгляд его мутных глаз сделался бешеным. — Теперь жалею, что Алку пригласил, а то вломил бы тебе по полной, и плевать на твои швы! Сама комедию устроила с кесаревым, а я, чурбан, поверил! Слёзы лил, мучился её болью, цветы таскал в больницу корзинами. Думал, бедняжке худо, ведь дочь похитили из живота, выкинули её в снег умирать… А это, оказывается, комедия была! Как та, с ураганом, который оказался кстати. Откуда тот парень, Щербинин, появился на шоссе — третьего января, рано утром? Очень вовремя, между прочим, не находишь? Там ведь ни души не было, и вдруг возник студент с лыжами! Подставной, исполнил свою роль, чтобы всё натурально получилось. Похищение разыграли, как тогда поездку к родственнику, а потом сделали кесарево, дочку забрали, пока ты была в отключке. Так же как и сына, о котором я ничего не знал. И о муже законном впервые услышал на этой кассете. Я ведь любил тебя так, что взял бы и с панели, а ты скрывала!.. Ты всё время врала, и теперь пытаешься врать, уже по привычке вставая в позу, строя из себя мученицу. Надеялась и нынче прокатиться на жалости, на доброте человеческой, и уже за второго ребёнка положить в карман десятую долю. Куда Милену увезли? В какую страну?

— Да ты с ума сошёл, — онемевшими губами сказала Валерия, пошатнулась и с огромным трудом удержалась на ногах. Ей хотелось, чтобы страшный сон скорее кончился, но он продолжался. — Я не отдавала Милену никому. Её действительно похитили так, как всем известно. То, что тебе удалось подслушать, относится только к сыну…

— А где гарантия, что точно так же ты не поступила и с дочерью?! — прорычал Вандышев.

Алла положила свою ладонь на его судорожно сжатый кулак, и только это удерживало обезумевшего отца от непоправимого.

— Второй раз всегда легче, правильно? Только зачем, зачем, зачем?!! Не хотела воспитывать сама, нравится по общагам кантоваться — я же, вот он, как есть, и ветру бы дунуть на дочку не дал! Хоть бы смылся, отказался от ребёнка, бросил бы тебя, денег не давал… Тот тебе по фейсу двинул, а я пальцем не прикоснулся, хотя сам рос под порки и тумаки. Но я захотел другим стать, культурным, и только словом воздействовать на людей. Глядя на пьяного батю, который матери на голову ведро с помоями надевал, клялся никогда так себя не вести. А уж тем более с тобой — нежной и умненькой. Дворянка, мать твою! Эфирное создание! Я себя ощущал старинным рыцарем, которому суждено спасти прекрасную даму. А кем ты оказалась, сука? Я бы твоим родителям не то, что памятники — каждому по мавзолею бы поставил. И квартиру купил бы — хоть здесь, хоть в Питере — какие вопросы? Не донимал бы тебя никакими претензиями — только ребёнка отдай! Она же единственная у меня была, Миленка… За парня пять тонн баксов взяла, а за неё меньше? Или больше?..

— Валерий, этого не было. Я ждала Миленку вместе с тобой. Мне и в голову не приходило отказаться от неё. Тогда, с сыном, была совершенно другая ситуация. Да, ты делал только добро, и я хотела отплатить тем же самым тебе. Когда ты проспишься, придёшь в себя, то поймёшь, что поступать так с Миленой никакого смысла не было…

Валерия слышала свои слова откуда-то из угла, и говорила ровно, как заведённая, потому что давно разучилась плакать и кричать.