Миллениум

У него давно погасла сигарета, но он не видит этого.

– Любовь не архитектура и не дворец, её нельзя заключить в заранее спланированную форму, – с философическим видом говорит Кузьма, довольный своим удачным сравнением.

– Может, стоит познакомиться с француженкой? – спрашиваю я Василия, видя его страдания. – Вдруг что-то изменится? Это шанс.

– Глупо, – говорит он. – Несерьёзно. Хотя всё тот же Ларошфуко наверняка бы сказал: «Бывают в жизни положения, выпутаться из которых можно только с помощью изрядной доли безрассудства». Это второй афоризм, который я запомнил, живя с филологиней. Всегда гадал, что за «положения»? Что за «безрассудство»? Да, как архитектор, я не люблю разломов, тем более неожиданных. Один раз в юности попробовал пошутить, быть безрассудным – и что вышло? Потерял девушку, которую любил. Но сейчас вижу, что капля сумасбродства мне бы не помешала. Что-то я проглядел в жизни. Замазал проблему, но не справился с ней. Впрочем, – Василий уронил голову на грудь, – мне всё кажется.

– Non, ce n’est pas votre imagination! – обернувшись к нам, вдруг горячо и пылко заговорила наша соседка, не обращая внимания на нас с Кузьмой и обращаясь только к Василию, словно уверенная, что он должен понять её. – Non, ce n’est pas votre imagination. Si vous y penser, vous n’imaginez donc point. C’est la v'erit'e. Mais vous vous trompez sur une chose, je me casserais les mains en vous tapent si je vous aimais, car tr`es souvent nos 'emotions et notre amour dictent nos actions et comportements. C’est pas bien, mais ce n’est pas mauvais non plus, c’est juste la mani`ere comme sont les choses. Et cette fi lle vous aimaient vraiment[10].

Влажные глаза её блестели, а губы вздрагивали. Василий, подняв голову и выпучив глаза, не отрываясь следил за губами девушки, будто старался по ним прочитать, что она говорила. Но её понял даже Кузьма, который в эту минуту отвечал на телефонный звонок. Он прервал разговор с московским офисом и сказал:

– Друзья, она права. Главное в жизни – это любовь.

Француженка смутилась, видя наше изумление, и с извиняющейся улыбкой пояснила:

– Я могу понимать. Я немного училась в Москве. Pardon.

– Кузьма, – громко сказал я, – как считаешь, прав был Ларошфуко?

– Да, нам пора. Пройдёмся, подышим, – невпопад ответил Кузьма, поднимаясь вслед за мной.

Мы оставили их в шатре, каждого за своим столиком, а сами вышли в ночную праздничность улицы, приглушённую лёгким туманом. Лужи высохли, фонари горели ярко, пробиваясь сквозь влажный воздух, всё было пропитано запахом свежести. Мы пошли, неспешно разговаривая и наслаждаясь вечерним настроением Парижа.

– Как ты думаешь, получится у них? – утвердительно спросил Кузьма, взглянув на меня с высоты своего роста.

– Поверим случаю, – ответил я, раздумывая над словами французского моралиста…

28 июля 2012, Китай

Командировка

Роман был молод, но уже разочарован в жизни.

Двадцатисемилетний возраст казался ему порогом, за которым следуют пустота и мрак. Трудно верить в счастье и ждать любви, когда нет надежды, что тобой могут заинтересоваться! В юности Роман не казался себе уродливым, как теперь, поэтому ещё мечтал. Но, повзрослев, сообразил, почему девушки не обращают на него внимания. В лучшем случае окинут презрительным взглядом и пройдут мимо, а в худшем открыто засмеются, заставив вздрогнуть. В душе Романа появилась боль, прогнавшая мечты о встрече с прекрасной незнакомкой. Он хотел любви, но знал: с такой наружностью, как у него, нужно забыть о счастье.

Высокий рост, чересчур прямые ноги, крутые плечи и огромная голова делали фигуру Романа нескладной. Шевелюра тёмных густых волос, немного вьющихся, отливающих блеском, не украшала, а лишь подчёркивала его внешность, недостойную такой роскоши. Грубое лицо с твёрдыми, будто выбитыми из камня скулами, блеклые тоскующие глаза, сидящие так близко друг от друга, что издалека казались одной узкой щелью, широкие крылья носа, бледная кожа и длинные руки с могучими кулаками – всё в облике молодого мужчины вызывало желание отвести от него взгляд.

Стыдясь своей неуклюжести, пытаясь преодолеть её, Роман двигался размашисто и сильно, подобно роботу, потерявшему управление. Задевал стены, двери, мебель и беспрестанно натыкался на людей. Знакомые, помня это, старались держаться от него подальше, чтобы лишний раз не ввергать парня в смущение. Но в ответ на их доброту он ещё больше конфузился, а от чувства признательности становился как деревянный.