Миллион и один день каникул. Гум-Гам

— Все, все, до единой! — Гум-гам вздохнул с облегчением, засмеялся, придумав, как ему избавиться разом от миллиона противных кнопок. — Я думаю, Максим, пока идет уборка, мы с тобой поиграем. Быстрей на улицу!

Гум-гам побежал через комнату, Максим — за ним. На бегу Максим ударился плечом о шкаф, крикнул:

— Вертун, убери его!

— Молодец, Максим! — похвалил, оглянувшись, хозяин. — Будет знать, как толкаться!

Гум-гам подскочил к прозрачной стене, и она со звоном распахнулась. Открылось синее-синее, как море, безграничное небо. В этом небе порхало чтото пестрое — бабочки или птицы, Максим точно не мог разглядеть, моргая от непривычно слепящего света. Он посмотрел вниз и не увидел ни улицы, ни двора, никакой вообще земли. Это было так непривычно, что Максим в испуге отступил от распахнутой стены.

— Как ты хочешь гулять? С зонтом? На облаке? На клумбе? — спрашивал его Гум-гам.

— Не… знаю… — растерянно отвечал Максим.

— Сейчас я придумаю что-нибудь забавное, — обещал его друг.

За их спинами Вертун убирал последний пылеглот.

— Тебе не жалко? — спохватился Максим. — Как ты будешь умываться, обедать, одеваться?

— Не волнуйся, — рассеянно отвечал голуболицый мальчик. — Автук сделает новые машины.

— Автук? — Максим повторил странное имя. — Кажется, я еще не видел Автука.

— Мы не заходили в эту комнату, — спокойно сказал Гум-гам. — Мой Автук делает все на свете.

Любую машину — за одну секунду. Вот смотри: сейчас я попрошу одну вещь, которой еще нет ни у кого. И она сразу будет. Эй, Вертун, принеси сюда летающие банты!

Вертун мигом принес две белые ленты.

— Зачем это? Что мы — девчонки? — возмутился Максим, догадываясь, что ленты могут стать бантами.

— Не пожалеешь, — сиял Гум-гам, завязывая на голове Максима бант. — Я еще не видел ни одной девчонки, которая летает с бантами. Мое изобретение… — скромно добавил он, смастерив себе такой же бант.

— Разве мы полетим? — удивленно спросил Максим, ощупывая свой бант (он еле держался на макушке).

— Еще как! — воскликнул Гум-гам, ведя его к распахнутой стене. — Не бойся, не развяжется. Р-раз! — и ныряй.

Гость упирался, не понимая, как он может летать с каким-то глупым бантом. И тогда Гум-гам легонько толкнул его в спину.

Максим ахнул, сорвавшись с карниза, прошептал, задыхаясь, «р-раз!» и повис в воздухе. Он ощутил удивительную легкость, словно очутился в реке, и радостно замахал руками, заболтал ногами. А рядом парил Гум-гам, звал: «Эй, за мной!», и над головой его, над вставшими дыбом волосами, сам собой вертелся крохотный белый пропеллер.

Теперь Максим увидел город, в котором жил его друг. Слева и справа, сверху и снизу висели огромные разноцветные дома-шары. Впрочем, где было «лево», а где «верх», Максим не мог точно сказать, кувыркаясь в голубых волнах. Ясно было одно: в воздушном городе нет никаких улиц. Навстречу нашему летуну катилось что-то пестрое, вертящееся, и он едва успел нырнуть в сторону, а оглянувшись, догадался, что это цветочная клумба.

— Того и гляди, набьешь себе шишку, — проворчал Максим, заметив парящее дерево с крепкими сучьями.

— Осторожней! — крикнул Гум-гам, подлетая.

— Я вижу. — Максим, вытянувшись рыбкой, скользнул между зеленых ветвей и вздохнул: — Опасно для жизни… Как только тут ходят пешеходы? спросил он, забыв, что сам болтает в воздухе ногами.

— Все сидят дома, — ответил Гум-гам.

— У вас никто не гуляет? — удивился Максим.

— У нас не любят гулять, — грустно сказал Гум-гам.

— А праздники? Ведь в праздники всегда гуляют на улице. Ну хоть в гости кто-нибудь ходит?! — возмутился Максим. — Разве не интересно прилететь к кому-нибудь на день рождения?

— Конечно, интересно, — согласился Гум-гам. — Ты не думай, — добавил он, — что здесь одни скучные люди. Я и мои друзья гуляем когда хотим: это мы придумали камень путешествий.

Они пролетали под аркой радуги, которая, казалось, стояла прочно на месте в этом плывущем вместе с ветром воздушном городе.

— Хочешь скатиться с радуги? — предложил другу Гум-гам. — Тебе понравится…

Максим в ответ взбил воздух руками, взлетел на сверкающую дугу и, перевернувшись на спину, решил. «Поеду по красной дорожке». В ту же секунду он заскользил вниз гораздо быстрее и мягче, чем на ледяной горе, и в глаза ему ударил сноп огненных искр, так что слезы брызнули из зажмуренных глаз. Хоп! — и он уже качается в голубых волнах и, счастливо улыбаясь, думает: «Если я скажу маме, что катался с радуги, она воскликнет: «А-а, я знаю, как это было: лег на спину и съехал вниз…» Нет, совсем не так! Когда чувствуешь быстрое скольжение, когда видишь, как блестят купола домов и вся радуга лучом прожектора ударяет в глаза, а потом, стараясь отдышаться, хватаешь ртом прохладный голубой воздух, — это совсем не «съехал вниз», это катание с настоящей радуги…»

Максим открыл глаза. Гум-гам парил неподалеку со скучающим видом.

— А ты что не катаешься? — спросил Максим.

Гум-гам махнул рукой, ничего не ответив.

— Может быть, ты соскучился по своим машинам? — хитро спросил Максим.