Миллион миллионов, или За колёсиком

– Игорь, отставить! – орёт ему Мхов. – Отставить, всё нормально!

Но подскочивший Игорь уже оттесняет батюшку и прикрывает собой хозяина, который, морщась, растирает ушибленное колено.

– Что случилось?! Кто кричал?! – это уже школьный охранник приступает к исполнению обязанностей.

– Там! – отец Даниил показывает на дверь химкабинета.

За дверью уже не кричат, девушка вполголоса подвывает: «Ой, мама, мама, мамочка…» Охранник, а за ним остальные спешат на голос. И видят: лаборантку, в три погибели согнувшуюся над раковиной, в которую хлещет вода из крана; опрокинутый стул рядом со столом, жидкость, разлитую здесь же по полу, разъедающую этот пол; чуть поодаль резиновую перчатку; разбитую склянку толстого стекла с короткой надписью на одном из осколков. HCl. Соляная кислота.

Всё ещё не веря, Мхов подходит поближе и с ужасом видит, что нет, всё очень плохо: лаборантка, корчась от боли, пытается смыть кислоту с обожжённого лица. Тогда он, перекрывая её стенания, громко приказывает телохранителю:

– В машину её! В больницу! Живо!

Игорь, как соломинку, поднимает девушку на руки, в сопровождении школьного охранника и беспрерывно крестящегося батюшки покидает кабинет. Мхов тоже выходит, но идёт в противоположную сторону, туда, где скрылся Алексей. За его спиной клокочет густой бас: «Все по местам! По местам!» Это отец Даниил загоняет в класс свою высыпавшую на переполох малолетнюю паству.

Алексей выходит из туалета, что-то насвистывая, вытирает руки носовым платком. Увидев шагающего навстречу отца, он от неожиданности вздрагивает, застывает на месте, произносит:

– Ты…

Но наверное что-то такое есть в лице Мхова, что Алексей замолкает, съеживается, закрывает лицо локтем. И правильно делает, потому что Мхов с ходу, не останавливаясь, жёстко бьёт его по лицу ладонью, потом ещё, пробивая защиту, и ещё. Голова Алексея, мотнувшись из стороны в сторону, в конце концов принимает привычное положение и тогда сын, глядя на отца из-под локтя полными ненависти сухими глазами, говорит:

– Ты сумасшедший…

Мхов кончиками пальцев чувствует, что одно единственное лишнее слово может вывести ситуацию на качественно новый уровень зла, поэтому, вцепившись в плечо сына и сжав зубы, буровит одно и то же:

– Иди в класс… успокойся… иди в класс… успокойся… иди в класс.

Алексей вырывается и, как-то весь уменьшившись, припускает по коридору. Мхов некоторое время смотрит ему в спину, потом заходит в туалет, расстёгивает ширинку над унитазом. Моча тяжёлой струёй ударяет в белый с жёлтыми потёками фаянс, мелкие брызги весело посверкивают в неоновом свете. Мхов тупо глядит на свой член, на скудеющую струю, напрягшись, выжимает из себя остатки ненужной жидкости, стряхивает последние капли и вдруг отчётливо понимает, насколько он по большому счёту лишний в этом мире, в этом городе, в этой зассаной школьной уборной.

Тем не менее, жизнь продолжается, думает Мхов двумя часами позже в машине по дороге домой; Алексей комком страха сжался, притих на заднем сиденье. По звонку охранника, в школу приезжала милицейская опергруппа. Дознаватель, выяснив обстоятельства происшествия, опросил Алексея в присутствии отца и адвоката, срочно вызванного Мховым. Сын сказал лишь, что да, попросился в туалет, по пути никуда не заходил, никого в коридоре не видел, ничего не слышал. Дознаватель даже не попытался подловить Алексея с помощью хитрых ментовских подходов – слишком уж весом и непререкаем авторитет Ланового, известного на всю Москву семейного адвоката богатых, которые, в отличие от бедных, в состоянии не только плакать, но и платить. Самому Мхову тоже пришлось отвечать на вопросы («приехал за сыном, пошёл до уборной, не заметил, услышал, увидел» и тому подобное).

– Всё не так уж и плохо, – уверял, прощаясь, Лановой. – Если, конечно, пацан не наследил, но, судя по тому, что вы, Кирилл Олегович, видели на месте перчатку, он не наследил. М-м-да…

Телохранитель, отвозивший пострадавшую в Склиф, вернулся с обнадёживающими новостями. Лаборантка ничего не видела: злоумышленник подкрался сзади и плеснул ей в лицо кислотой из-за спины. После этого у неё просто не было возможности что-либо видеть («Господи, пусть она не ослепнет,» – про себя помолился за девушку Мхов). Более того, она сказала, что подозревает одного десятиклассника, который давно и безуспешно её домогается и не раз при свидетелях грозил расправой.