Миллион поцелуев в твоей жизни

– Просыпайся, соня, – щебечет она. – Тут для тебя посылка.

Я смахиваю волосы с глаз и щурюсь, когда она ставит коробку на стол, а потом подходит к окну и раздвигает шторы. На улице пасмурно, но все же так светло, что я со стоном падаю обратно на подушки.

– У меня каникулы, – говорю я. – Дай поспать.

– Я больше не могу ждать. – Она подходит к столу, снова берет коробку и вручает мне. – Это прислали тебе около часа назад.

Я сажусь, держа коробку на коленях. Знаю, от кого она, но не знаю, что внутри. От предвкушения кружится голова, и я смотрю на крышку, гадая, что он мог прислать на этот раз.

– О боже, открывай же, дорогая! – едва не визжит мама.

Я смеюсь в надежде, что там не лежит что-то пошлое, а сняв крышку и отодвинув белый бумажный наполнитель, обнаруживаю внутри коробку поменьше, завернутую в блестящую черную бумагу. Достаю ее, срываю обертку, как маленький ребенок в Рождество, и вижу полароидную камеру. Специальный выпуск при участии Кита Харинга.

– Я даже не знала, что такая существует. – Я рассматриваю коробку, смотрю на фотографию камеры. Она ярко-красная с одним из фирменных лучезарных младенцев Кита на передней стороне. На задней ее части черно-белая компиляция его работ. Очень красиво.

Наполнено смыслом.

Сердце так и сжимается в груди при виде нее.

– Камера? О, это Кит Харинг. – Мама забирает у меня коробку с камерой, рассматривает ее и читает описание. – Как здорово. Полагаю, это от сына Ланкастера?

Кивнув, я запускаю руку внутрь и нахожу среди бумажного наполнителя тонкую черную коробочку с помадой Chanel. Открыв ее и сняв колпачок, вижу, что она яркого, насыщенного розового цвета.

Будет хорошо смотреться на его коже, невольно думаю я.

Прилагается записка, и я спешно открываю ее, надеясь, что мама не заметит.

«Для нашей следующей фотосессии. Думаю, этот розовый цвет будет хорошо смотреться на твоих губах.

Целую, Крю».

Если он пытается довести меня до обморока, то у него прекрасно получается.

– Ты ему нравишься, – говорит мама.

Я поднимаю голову и встречаю ее внимательный взгляд.

– Он мне тоже нравится.

– Я сказала твоему отцу, что он не худший вариант. – Она ставит коробку на кровать возле меня, а затем присаживается на край матраса. – Он хороший? Я спрашиваю, потому что он Ланкастер. Они все славятся тем, что неприятные люди.

– Он хороший, – признаюсь я, вновь положив камеру себе на колени. – Жаль только, что папа так сильно из-за этого расстраивается.

Вчера вечером, когда я вернулась домой после того, как провела время с Крю, папа со мной почти не разговаривал. Уверена, он догадался, с кем я была, а я не стала ни подтверждать, ни опровергать. Так ничего ему и не сказала. Но, может, он все еще за мной следит.

Наверняка он знал, что я была с Крю. В его квартире.

– Ты его малышка. Он не хочет, чтобы ты взрослела. Я все твержу ему, что ты должна однажды стать независимым человеком, – говорит мама.

Я решаю задать ей вопрос, который вертится у меня на языке с тех пор, как привезли прошлый подарок.

– Почему ты так добра ко мне?

На ее лице отражается раскаяние.

– Нелегко слышать, как твоя дочь упрекает тебя в жестокости.

– Я правда считала, что ты меня недолюбливаешь, – тихо признаюсь я.

– Ты здесь ни при чем, все дело в твоем отце. – В ее голосе слышится легкая горечь. – Он постоянно занят работой. Или беспокойством о тебе. Я вообще не находила себе места в его жизни, поэтому срывалась на тебе при любой возможности. И это ужасно. Я завидовала твоим отношениям с отцом. Чувствовала, будто меня вытесняют из семьи.

Мне тошно от того, что она так себя чувствовала, но еще хуже от того, что вымещала это на мне, когда я была всего лишь ребенком и хотела внимания обоих родителей.

Мама делает глубокий, судорожный вздох.

– Мне жаль, Рен. Надеюсь, ты сможешь меня простить.

Когда она берет меня за руку, словно на большее не осмелилась из страха быть отвергнутой, я притягиваю ее ближе, заключаю в объятия и опускаю голову ей на плечо. Мы долго сидим, молча прижавшись друг к другу, и мне кажется, она плачет.

У меня тоже глаза на мокром месте.

В конце концов, она отстраняется первой, вытирает случайно сорвавшиеся слезы под глазами и издает судорожный смешок. Моя мама никогда не была излишне эмоциональным человеком.

– Почему он подарил тебе камеру Кита Харинга? Мне любопытно.

– Вчера я была в квартире его родителей, – признаюсь я. – И меня восхитила картина Кита Харинга.

– Две танцующие собаки? – спрашивает она.

Я киваю, не удивляясь, что мама знает эту картину.

– Она красивая. Я сказала ему, что она мне понравилась. И Крю прислал это.

Я поднимаю камеру.

– Как мило. – Она тихо вздыхает. – Юная любовь. Первая любовь. Наслаждайся ей, дорогая. Она ни с чем не сравнима.

– О, я не думаю, что он меня любит, – спешу возразить я. – Все началось совсем недавно… что бы ни было между нами.

– Современная любовь. – Мама снова издает вздох и медленно качает головой. – Тут я должна признать, что чувствую себя старой и уже не понимаю подростков.