Миллион за теорему!

Ньютонцы – народ непредсказуемый! Ректор был уверен, что победа Бекки вызовет шквал насмешек и упрёков в адрес его любимого детища – матшколы. На следующее утро после турнира он проснулся, ожидая самого скверного. Однако газеты взахлёб описывали «приятный сюрприз с синими глазами» и восхищались либерализмом организаторов.

«Давно пора пересмотреть устаревшие традиции и покончить с дискриминацией!» – заявили «Вести».

«Впервые за всю историю турниров верхнюю ступеньку пьедестала заняла девочка!» – захлёбывался от восторга «Вечерний Ньютон».

Даже чопорный «Академик» с запозданием разразился статьёй, в которой положительно оценивались «новые веяния», «нетрадиционный подход к отбору участников» и «объективность судей».

Только в еженедельнике «Понедельник» промелькнула недвусмысленная шутка по поводу «юбочного турнира», но в общем доброжелательном хоре эта явно заказная статья не вызвала ожидаемого отклика.

Первые несколько дней после победы Бекки не давали прохода на улицах. Подготовишки из начальной школы набрасывались на неё, как галчата на затесавшегося в их стаю иностранного воробья. Самые бойкие совали ей тетради, блокноты и замызганные учебники по арифметике. Бекки морщилась, но добросовестно выводила своё прежнее имя: Бекки Гриффин.

Прохожие останавливались, смотрели ей вслед и говорили что-то вроде: «Смотри-ка, Том! Во-он тот парнишка, с шарфом!» – «Неужто он? То есть она…» – «Точно тебе говорю! Эй, парень, постой!..»

Вопрос о её зачислении на первый курс академии решился положительно, однако потребовалось всё красноречие Стива и весь авторитет ректора, чтобы убедить твердолобых приверженцев традиций в том, что «минус на минус даёт плюс».

По словам редактора «Вындеркинда» Стаса Гудмана, получившего информацию, как это у него водится, «из первых рук», Стив во время дебатов охрип, а ректор в качестве аргумента предложил членам учёного совета решить полуфинальные задачи из Беккиного варианта. «Не потом, а сейчас! – заявил он, раздавая копии и засекая время. – Вы же сами говорили, что это школьный уровень».

Чем закончился этот рискованный эксперимент, «Вындеркинд» не сообщил, но вовсе не из-за скромности редактора. Кое-кому Гудман намекнул, что по этическим соображениям его заставили обрезать конец статьи. Пришлось читателям самостоятельно домысливать факты. Говорили, что только трое из десяти членов совета набрали требуемые проценты. Ещё говорили, что не трое, а один. А Дон утверждал, что никто не уложился в отведённое время.

Как бы то ни было, совет пошёл на уступки. Решено было зачислить Бекки Гриффин на первый курс академии, а до конца учебного года – вольнослушателем выпускного класса элитной матшколы.

И тут вмешались попечители!

Нет, в принципе они не возражали против поправок к правилам приёма. Но в академии существует такое понятие, как «академическая форма»! Освящённый временем свод предписаний, обговаривающий длину студенческой накидки, цвет рубашки и даже количество кисточек на шапочке. Про юбки в директивах не было сказано ни слова.

Почему-то именно юбка вызвала самые жаркие дебаты. С одной стороны, студент в юбке – это неслыханно и противоречит всем академическим нормам. С другой стороны, барышня в брюках – это ещё более неслыханно и ещё более противоречит… Не придя к единому мнению, спонсоры перепоручили этот вопрос учёному совету и с чувством исполненного долга разъехались по домам. А так как в матшколе единой формы не было, Бекки втихаря решила не менять привычного имиджа. Её мутило при мысли о том, как она заявится на первый урок в юбке с дурацкими оборками и полосатым шарфом поверх кофточки с рюшками.

И тем не менее первый день в матшколе оказался непростым.

Бекки специально пришла в класс со звонком, прошмыгнула к свободному месту и сделала вид, что её очень интересует таблица логарифмов на стене. Затылком она чувствовала, что на неё смотрят, и не просто смотрят – разглядывают.

А тут ещё эти пунцовые щёки!

Она не отрывала глаз от таблицы, словно поклялась выучить её наизусть.

– Приве-е-ет, брати-ишка! – услышала она знакомый голос. – Логарифмы изучаешь? Плюнь, пустое это!

И сразу стало легче. А тут ещё и Берринг (то есть профессор Берринг) обрушил на класс лавину уравнений, и голова заработала в привычном режиме. В конце урока разбирали вопросы из финала. Когда дошла очередь до десятого задания (упростить то коварное выражение), у доски разразилась баталия. Предложения – одно невероятнее другого! – сыпались в изобилии, но все они заводили в тупик. Бекки оглянулась на Карла, и тот подмигнул ей, как сообщнице.

Прошло две недели, и к её новому имени привыкли и даже перестали спотыкаться на глагольных окончаниях. Сложнее оказалось принять её явные успехи на уроках. Если бы она скромно внимала дебатам у доски, путалась в вычислениях и не замечала чужих ошибок, то есть вела себя так, как положено «представительнице слабого пола», к ней отнеслись бы теплее.