Миллионер

На встречу с шейхом надо было ехать в его загородный дворец в пустыне. Я добрался туда к обеду. Солнце нещадно палило, но сухой воздух пустыни был очень приятным. Мы заехали в оазис, заросший тропической растительностью, где не умолкая пели экзотические птицы — скворцы Майна и где струился аромат райского вида цветов.

Там стоял роскошный дворец с изразцами. В огромном зале сидели люди и ждали. Я тоже нашел себе место и присоединился к ожидающим приема. Наконец вошел шейх, сел на некое подобие трона, обвел присутствующих взглядом, увидел меня и поманил к себе пальцем. Я встал со своего места и подошел к нему. Он пальцем указал сидящему рядом пойти на мое место, а меня усадил у трона по левую руку.

Все это происходило без слов, как будто никто не хотел нарушать звуками звенящую тишину пустыни.

Я интуитивно воспринял правила поведения и тоже сидел молча. Тем временем начался прием. Он проходил достаточно занимательно. Шейх указывал на кого-то из собравшихся перстом, и тот подходил к нему вплотную, опускался на одно колено рядом с троном, и они, в полном смысле этого слова, начинали шептаться! Я сидел рядом, но даже если бы понимал арабский язык, ни за что не расслышал бы ни единого слова из их разговора. Шейх иногда кивал положительно или отрицательно что-то коротко и отрывисто спрашивал, снова кивал, и наконец проситель отходил, пятясь задом, а его место занимал следующий.

Шейх выглядел очень внушительно. Поверх такого же белого балахона, как у всех, на нем была накидка из золотой парчи. Черная борода и усы почти закрывали его лицо, и только глаза блестели из-под бровей, как два угля, вытащенные из печки.

Неожиданно все резко поднялись и пошли к выходу из зала. Я последовал за ними. У входа в другой зал все сняли обувь. Я понял, почему арабы предпочитали носить сабо, — чтобы было всегда легко их снимать и надевать. Пока я расшнуровывал ботинки, вошедшие в новый зал упали там на колени и стали молиться. Пришлось мне пятиться задом на улицу, в одних носках, а там снова зашнуровываться.

После молитвы толпа проследовала в трапезную — огромную комнату, в которой на ковре лежала клеенка, заставленная доверху всякой едой. Тут были и жареное мясо верблюда, и мясо полудиких арабских коз, и рис, и фрукты, и сладости — все вперемешку. Просто горы из разной еды! Все опять сняли обувь и уселись на полу, оперевшись левой рукой, а правой начали есть. Ни вилок, ни ложек не было, только кривые арабские ножи. Ели все очень быстро, забирая полные ладони текущей сквозь пальцы пищи.

Сам шейх ничего не ел, а только ухаживал за посетителями. Я опять сидел рядом с ним, и он накладывал мне огромные куски мяса, рыбы, овощей и поливал все это сверху подобием кефира. Потом перемешивал в моей тарелке своей рукой и, показывая на рот тремя пальцами, предлагал есть. Я с удовольствием ел руками, так как вырос в Сухуми, где в мегрельских семьях также предпочитали есть руками. Мне это не было в новинку.

Весь обед занял едва ли больше десяти-пятнадцати минут. После трапезы все встали, подошли к стене, вдоль которой располагались обыкновенные умывальники с железными раковинами, и помыли руки мылом. Потом, поклонившись шейху, вышли из зала, где он остался один, чтобы спокойно поесть. «Может быть, он испытывал на нас, не отравлена ли еда?» — подумал я, но эти мысли отогнал.

Ждать его отправились в беседку, которая представляла собой круглую ротонду с пирамидальной крышей, похожую на монгольскую юрту. Только стены были не из шкур, а плетенные из прутьев.

Вскоре опять появился шейх, и снова все приподнялись, приветствуя его в беседке. Началась медитация. Многие вытащили четки и стали перебирать черные камушки в руках. Все вдыхали свежий пустынный воздух, молчали, так продолжалось около получаса. В какой-то момент мое внутреннее напряжение от неестественной для меня обстановки прорвалось, и я вдруг громко произнес:

— Вообще-то я приехал обсудить турнир Гран-при!

В тишине мой возглас прозвучал невероятно громко! Мне стало очень неудобно, а шейх просто взглянул на меня и развел руками в стороны.

— Подожди, — прошептал он и кивнул в сторону одного из посетителей.

Часть посетителей, которые, видимо, приезжали только на обед, удалились, и опять начался прием оставшихся, шушуканье и кивки…

Людей становилось все меньше и меньше. Я начинал понимать, что, поскольку я был единственным иностранцем, мне было уделено особое внимание в зале и за обедом, но в то же время шейх перед всем народом демонстрировал, что его подданные имеют необратимый приоритет перед иностранцем. Сначала все они, а потом уже приезжие.

Поэтому вскоре я остался один.

— Что ты хочешь? — спросил шейх шепотом.

— Гран-при по шахматам! — ответил я голосом заговорщика.

— Будет! — сказал шейх.

На этом прием был окончен.

Я-то рассчитывал обсудить с ним детали, подписать какой-нибудь протокол о намерениях или чтобы шейх хотя бы на моем письме расписался. А получил одно короткое слово, которое никак использовать не мог.