Миллионер

«Невероятно! Вдруг я всем понадобился. Крюков приглашает в партнеры, Кристина зазывает в комнату-сейф. Что это – удача, совпадение, правильный выбор стратегии?» Максимову было приятно осознавать, что он пользуется повышенным спросом. В любом случае это означало, что его воспринимают не как слепое орудие манипулятора и серого кардинала Рюмина или бесполезный предмет мебели, а человека, имеющего особую ценность и в материальном выражении стоящего, кстати, дорого – намного дороже, чем предполагает его официальная должность.

Однако эти приятные мысли омрачались тем, что новые предложения источали сомнительные ароматы – попахивали предательством, воровством, нарушением чуть ли не всех десяти заповедей.

Что бы ни говорил Крюков, какие бы сладкие песни ни пел, было ясно, что он предлагает Максимову цинично «кинуть» Рюмина.

В случае с Кристиной тоже было понятно, что в комнату-сейф предстояло идти не ради любопытства, а для того, чтобы умыкнуть средства, ранее пригретые сноровистыми Крюковым и Дроновым.

Конечно, можно было бы объяснить кражу лозунгом торжествующей гопоты всех времен и народов – «Грабь награбленное!». Но в нормы человеческой морали и корпоративной этики это вполне очевидным образом не вписывалось. Предстояло сделать трудный выбор, от которого зависела последующая жизнь.

Максимов не любил романы Федора Михайловича Достоевского. Они беспокоили и раздражали своей зудящей болью. Но одновременно тянули к себе, и в минуты трудного выбора он нередко листал уже затертые, «намоленные» страницы старого издания с пометками, сделанными неведомо кем.

Максимов открыл хорошо знакомую страницу и нашел мысль, которая, как ему показалось, очень подходит к ситуации: «Нет, те люди не так сделаны: настоящий властелин, кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, – а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких людях, видно, не тело, а бронза!»

«Все относительно, – думал Максимов, – и в принципе все понятно».

Одаренный человек неизбежно преступает законы общества, науки, морали. А значит, по определению – преступник. И ничего с этим не сделаешь, не изменишь. Тот же Достоевский пишет, что люди, способные сказать и сделать что-нибудь новое, не могут не выйти из общей колеи. Но у Достоевского так думает истеричный Раскольников. А он по жизни неудачник, проигравший, лузер.

Максимов уже внутренне сделал свой выбор, но продолжал сомневаться и примерял все новые доводы и контраргументы.

«Говорят же, что без соблюдения моральных норм невозможно построить эффективную экономику типа американской или британской? – спрашивал он себя. – Ерунда! У них экономика создавалась на потоках крови. Они и сейчас готовы потратить миллионы жизней ради собственного благополучия. У нас больше мошенников? Тоже чепуха. Только из-за ипотечного кризиса в Штатах арестовали более четырех сотен жуликов. А они – не последние люди в обществе. Да и у нас любое крупное состояние поскреби – такое увидишь, что Достоевскому и не снилось. Получается, что, нарушив все этические нормы, я не выхожу из общей колеи, а, наоборот, в эту колею попадаю, становлюсь как все богатые и успешные люди. Другие утверждения не более чем слова, а факты говорят именно об этом.

Значит, ничто не должно сдерживать в выборе средств, методов, приемов. Единственный критерий – эффективность достижения цели, – повторял себе Максимов, однако убежденности не было. – Но все дело в деталях. Противно. Физически противно.

Вот в чем проблема!»

Глава 14 Старые друзья и новые предложения

Сияющий на солнце черный автомобиль с государственным флагом в окружении эскорта мотоциклистов в закрытых шлемах въехал на территорию Кремля и остановился у Грановитой палаты.

Уходящий президент не спеша ступил на брусчатку.

С непроницаемым лицом, недоверчиво, не поворачивая головы, оглянулся и поправил манжету рубашки, выступающую из рукава темного официального пальто.

– Инаугурация совпадает по времени с годовщиной президентского полка, – захлебывался от восторга телекомментатор. – Сейчас начальник караула отдает последний рапорт главе государства. Он обращается к нему со словами «Товарищ Верховный Главнокомандующий!». Именно «товарищ» – офицер как бы благодарит президента за его многолетнюю службу и огромный вклад, который он внес в возрождение наших Вооруженных сил.

– М-да, несет околесицу. Разве не знает, что это обращение положено по Уставу? Начальник караула ничего от себя добавлять не будет, – негромко, как суфлер из будки, заметил Рюмин.

Вместе с приехавшим на переговоры Фурнье в гостиной своего загородного дома под Звенигородом он смотрел торжественную церемонию инаугурации. В этот майский день сильно похолодало. Пронзительный ветер раскачивал ветви сосен. Яркое, но холодное солнце, казалось, не добавляло тепла, а еще больше выстуживало промерзшую за ночь землю.

Но в креслах у горящего камина было уютно и тепло.