Миллионер

В доме наблюдался идеальный порядок, будто в краеведческом музее, где проходила экспозиция: "Быт россиянина начала ХХI". Все вещи были функциональны: горка с посудой, стол, кровати, стулья, швейная машинка и так далее. На стене в рамках висели фотографии - глянцевый привет из прошлого. Правда, иногда возникает впечатление, что на этих фотках не мы, счастливые, а некто другие из иной совсем жизни, осветленные надеждой и верой в свою уникальную неповторимость. Увы, время сожрало и надежду, и веру, и любовь, оставив только их жалкие ветошные ошметки. Мы вытираем свои стареющие души этим грязным тряпьем и считаем, что живем.

Я зашел на кухню. Она была чиста, как провизорская. Лишь скулящие мухи нарушали эту чистоту. Впрочем, на них тоже была найдена управа: свисающая клейкая лента крепко принимала аппетитные тушки.

Я открыл холодильник и обнаружил в банке сливы. Вывалив в тарелку фруктовые эллипсоиды цвета сиреневых сумерок, помыл их. Бросил одну фруктовину в рот - задумчиво её переживал, как верблюд каракумскую колючку. Возникло странное ощущение, будто я уже проживал эти мгновения: стоял у окна, смотрел на летнее подворье и жевал сливу? Де-жевю? Не случился ли некий временной слом, и я оказался в стране, проживающей по сталинскому летоисчислению.

Радостный лай пса вернул меня в действительный мир - по дорожке шла Лидия, нагруженная хозяйственными сумками. Я поспешил на помощь, обратив внимание, что женщина заметно сдала - похудела и поблекла. Прежние жизнелюбивое блистание в глазах угасло, вместо него - тлеющие угли притомленных зрачков.

- Привет, Славик, - передала сумки. - Давно ждешь?

- Нет, - ответил, заметив, что так себя гнобить нельзя.

- А, - махнула рукой. - Я на себе крест поставила.

- Прекрати, - возмутился. - Начинаем новую жизнь.

- Но в этой жизни мне места нет, - проговорила с обреченностью жертвы.

- Все будет хорошо, - стоял на своем, идя за Лидией к дому, - и даже лучше.

- Как Илья? - прервала мои оптимистические уговоры.

- Собирает парусник и просит сливы.

- Парусник?

- Подарок, - объяснил я, и мы, наконец, зашли в кухню.

- Сейчас покушаем, - сказала Лидия, опускаясь на табурет.

Я обратил внимание на её руки: вены набухли и неприятно синели.

- Не болеешь? - насторожился.

- Не знаю, - вздохнула. - Жарко, устала.

- Вот, - сказал я, выуживая из кармашка рубахи банковские билеты оf America. - Тут шесть сотенок: пять васькиных и одна моя, но будет больше.

- Больше? - спросила со странным равнодушием.

- Даст Бог, буду миллионером, - похвалившись, принялся рассказывать о своих успехах на валютной бирже. - Главное, чтобы удача скалилась, и все будет хип-хоп.

- Ты, как ребенок, - нарезала хлеб. - Вы с Ильей чем-то схожи.

- Чем это?

- Догадайся сам, - слабо улыбнулась. - Он блаженный, ты блаженный.

- Мать, реальных денег гору можно набрать, - не унимался. - Я сегодня три сотни взял за час. Прикинь, да?

- Помоги лучше, - указала на кастрюлю с бодро-булькающим борщом. Неси на веранду.

Я понял, что в лице Лидии не нахожу благодарного слушателя и, цапнув кастрюлю, потащил её туда, куда мне указали. Странные эти женщины, рассуждал на ходу, капитала нет - плохо, капитал есть - тоже плохо. Если когда-нибудь разгадаю тайну этого бабьего племени, то это будет равноценно отгадыванию закона движения валюты.

- Будем жрать, - сообщил новость человеку, ковыряющемуся в деталях парусника с видом ученого мужа из Обнинского ядерного центра.

Илья не обратил на меня никакого внимания, счастливчик, не вникающий в проблемы нашего бурного настоящего. В государстве, где люди всегда были винтиками и шпунтиками, счастливыми могут быть только дети или идиоты. Мысль, мною где-то вычитанная, и с которой я полностью согласен. Хотя дети вырастают и теряют счастье, как хмельной ночной прохожий мелочь: дзинь-дзинь-дзинь! И нет больше зазвонистого счастья, остался лишь бой погребального колокола. А по ком звонит колокол? Правильно - он звонит по тебе, винту в государственной Системе. Колокольный бой требует, чтобы ты был, как все. В противном случае, свернут резьбу и выбросят на свалку.

В этом смысле, моему другу детства повезло - он живет там, где нет новообъявленной диктатуры закона. "Диктатура закона" - занимательный новояз. От него прет кислыми запахами кровавого нашего прошлого. Хруст костей - приятная муз`ыка для тех, кто мечтает сделать свой народец абсолютно счастливым.

""Я служу, ты служишь, мы служим", - так молится здесь лицемерие властвующих, - и горе, если первый господин есть только первый слуга!"

Не о нашем ли текущем политическом моменте эти слова, произнесенные в начале ХХ века? История имеет свойство повторяться, и, кажется, мы возвращаемся на круги своя? Если ошибаюсь, то, слава Богу? А если - нет?

... Обед наш проходил в обстановке трудового подъема масс: мы с Ильей махали ложками, как добрые работники лопатами на скотном дворе. Правда, Лидия почему-то ела мало, и на это обстоятельство я обратил внимание:

- В чем дело, мать? Болит что? К врачу иди.

- Пойду, - проговорила. - Через неделю.

- А что такое?