Миллионерша поневоле

Получается, что она сбегала. От кого? Кого боялась? Да никого! Ей некого было бояться. Супруга сама могла из ревности убить мужа. Не сама, конечно, это вряд ли. А нанять киллера…

– Знаешь, я сначала думал, что гостиничного киллера наняла ты. Только погоди возмущаться. Я отдаю свои слова на твой суд, а ты делай выводы. – Валера зло прошагал мимо табуретки, на которой восседала Ольга, с силой опустился на кровать, так что матрац под ним возмущенно хрустнул, и, старательно обегая ее взглядом, продолжил: – У меня так все хорошо уложилось в схему. Киллера нанимаешь ты. А жена Влада – она же растолстела из-за беременности, как раз то, что надо – его опережает. Но потом я понял, что ошибся. Жена Влада к тому моменту еще не была столь толстой, срок еще был не тот. И им совершенно не нужно было тебя опережать. Все, что им было нужно – это его смерть. Остальное – дело времени и технического облапошивания тебя. Они – эти двое – изначально генерировали идею смерти дядюшки. Изначально! Все гладко и хорошо. Дядюшка зачем-то приехал в этот город. Зачем, я пока не знаю. Возможно, для встречи с тобой. Скорее так и было. Больше ему в этом городе делать было нечего. Они все знали. Откуда? Я тоже пока не знаю. Опять версия со слежкой подходит. Могли прослушивать телефон. Запросто могли! Сейчас эти шпионские штучки не редкость.

– Подожди, Валера, а то я сейчас запутаюсь окончательно. – Оля зябко поежилась и потерла ступню о ступню. – Мне можно прилечь или после моих откровений о свидании с бывшим мужем я в опале? Не была бы уверена в обратном, подумала бы, что ты ревнуешь! Так как, я лягу?

Лапин боролся с собой недолго. Играть в Отелло было неумно, учитывая предысторию их теперешних отношений. А с тем, что неприятно ворочается внутри при мысли о том, что Ольгу кто-то мог обнимать до него, он как-нибудь справится. Не дурак же в самом деле он примитивный. Вполне нормальный понимающий мужик, современный и все такое. Ольга – она же, она же необыкновенная. Не желать ее было очень сложно. Хоть ему самому, хоть Владу там какому-нибудь, провались он трижды. При мысли, что Влад уже дважды успел провалиться и не куда-нибудь, а в саму преисподнюю, Лапину сделалось чуть легче.

– Ложись, – буркнул он недовольно и отодвинулся к самой стенке, освобождая ей место. – Только, чур, не приставать.

Ольга устраивалась долго. Сдуру надела на себя нелепую байковую пижаму, будто бы она могла спасти положение. Лапин едва удержался от возмущенного фырканья, но благоразумно сдержался. Пускай надевает, коли приспичило. Он как-нибудь справится с собой. И совсем не станет думать о том, как вольно и неприкаянно гуляет под байковой коротенькой курточкой ее грудь, что ее непременно хочется…

– Валера, – позвала его Ольга, отвлекая, после того, как нарядилась в пижаму и устроилась на кровати, высоко подбив подушку себе под спину. – А что-нибудь пропало из номера убитого?

– Хороший вопрос, Олька! – Он просто с места сорвался, услышав его. Навис над ней и еле-еле удержался от того, чтобы чмокнуть ее в кончик ее великолепного точеного носа. – Очень, очень хороший вопрос! Пропало содержимое кейса и деньги.

– Что было в кейсе, ты, конечно же, не знаешь. Но если он сюда ехал на встречу со мной (о которой я, кстати, ничего не знала и не слышала), то следует предположить, что там были какие-то документы. Там мог находиться страховой полис на мое имя. В его доме после его смерти полис был найден? Нет, по всей видимости. Тогда убийца – предположительно. невысокая толстая женщина – взял его оттуда, не побрезговав попутно и деньгами. Влад с женой, если упустивший бумаги киллер был от них, остались с носом. Главным их козырем в моем, как ты изволил выразиться, облапошивании был как раз этот самый полис. Они бы шантажировали меня, вытягивали нервы, пока я не отдала бы им деньги или щедро не поделилась полученным. А тут остались с носом. Так?

– Ты просто умница, Оль! – От того, как именно она это говорила, по спине у Лапина поползли мурашки, а в глазах сделалось темно. – Не будь я так увлечен тобой, тут же надел бы на тебя наручники!

– Так надень, что это изменит?! Я не была в гостинице, Валера! Тебе придется с этим смириться. – Она скользнула по его потрясенному лицу догадливым взглядом и хмуро изрекла: – Это не я.

– Кто же это мог быть? Никаких предположений на этот счет не имеется, Оля?..

Лапин резко сел и невольно обхватил голову руками. От собственного молниеносного прозрения ему сделалось так мерзко, так противно, что впору было прыгать с подоконника вниз. Была бы надежда, что черная дыра окна сможет поглотить его и выплюнуть затем за тысячу миль отсюда просветленным и очищенным, он бы запросто смог это сделать. Но все дело было в том, что надежды не было.

Она знала! Он не ошибся на ее счет, она знала о преступлении с самого начала или, что еще страшнее, была его соучастницей!

Весь собственный профессионализм и беспристрастность он швырнул на давно пошатнувшийся алтарь надуманных чувств. Сумел заглушить в себе все: силу ума, трезвый взгляд на вещи, что там еще имелось у него прежде… Здоровый цинизм, во! Тот самый здоровый цинизм, который в той или иной мере был присущ любому, кто разгребает преступное дерьмо, как любила говаривать Танюша.

Он попался! Он попался, как самый последний дурак! Это расплата! Расплата за все его грехи! За то, что он когда-то вытворял с женщинами. Это месть провидения. Или Ольгина месть. Как она улыбнулась тогда, уткнувшись ему в плечо, тонко и умно улыбнулась, сказав, что женщины умнее и капризнее… Стало быть, он – ее каприз, прихоть?

Почему не переспать с бывшим мужем, догадавшись, что он хочет использовать тебя. Переспать, а потом убить, к примеру?..

Почему не переспать с сыщиком, который вплотную занимается твоим делом и хочет поймать тебя за руку, а что еще хуже – хочет лишить тебя огромных денег?

– Зачем ты повезла меня в дом своей подруги? – изрек он мрачно, не глядя на Ольгу.

– Чтобы найти ее, – ответ был твердым и совсем не тем, который он ожидал услышать. – И еще спросить ее кое о чем.

– О чем? – сделав над собой усилие, Валера повернул к Ольге лицо и с болезненной гримасой поинтересовался: – О том, куда она спрятала полис, так?

И вот тут она взорвалась. Вскочила на колени, покачнулась на матрасе, чудом просто не стукнувшись с Валерой лбами, и трижды ударила его. Ударила с таким остервенением, с такой ненавистью, что Лапин опешил и даже не попытался увернуться. Только успел спросить с изумлением:

– Ты чего дерешься?!

– Ты знаешь, кто ты? – зашипела она ему в лицо, сделавшись на удивление похожей на всех прежних его женщин.

Сейчас, по прежнему сценарию, должны были последовать оскорбления, потом предложение пойти отсюда на… и далее – слезы в подушку в одиночестве. Но случай теперь был не тот, чтобы можно было отождествлять Ольгу с другими его женщинами. Тех, других, он не подозревал в страшных преступлениях и к тем, другим, не испытывал того, что испытывает к ней. Да и больно ему так никогда не было, как в эту самую минуту. Он только сейчас узнал, как может болеть и обливаться кровью сердце, которого прежде почти не замечал.

– Я козел, – мрачно изрек он, отшатнувшись от нее и больно ударяясь головой о стену. Поморщился, потрогал горевшие от ее пощечин щеки и еще раз повторил: – Я козел, я знаю. А что делать?! Что мне делать, если все сходится на тебе?! И ты опять так говоришь…

– Как будто все знала заранее?

– Да.

– Я не могла не знать, потому что часть всего этого сама и придумала, – произнесла она сакраментальную фразу, сразу как хорошая гильотина распластавшую его разум на части. – Я придумала, посмеялась и забыла тут же! У меня и в мыслях не было, что кто-то может все это претворить в жизнь. Да и не так я все это видела. Совсем не так! Слушай, идем на кухню варить кофе. Будем пить его ведрами, будем говорить, думать и что-то решать, вместо того…

– Вместо чего?

– Вместо того чтобы обвинять и подозревать друг друга. Наша сила, Валера, в чем? Наша сила, дорогой, в единстве! Я не помню, кто это сказал, но сказал хорошо. Правильно сказал…

Он тут же поверил ей! Что за проклятье, в самом деле, на него наложили в этом чертовом городе?! Он же поверил ей при первых звуках ее голоса. Она еще не закончила говорить. Он еще не осознал в полной мере всего того, что она произнесла, а тут же поверил.

Всепоглощающая сила страсти? Так, кажется, эту дрянь называют психологи, классики и прочие умные мужи, до которых ему как ползком до Пекина. Где уж тут быть уму, когда эта самая сила страсти вытеснила все.

Она говорит: я сама все придумала, и он верит!

Она утверждает, что дальше разговоров дело не пошло, и он снова верит!

Сейчас вот передумает и скажет, что это она выстрелила несчастному мужику в голову, и он снова ей поверит!

Лапин несчастными глазами больной брошенной собаки наблюдал за тем, как Ольга неслышно движется по кухне, и не без горечи осознавал, что, невзирая на весь внутренний протест, все-таки любит эту женщину.

А чем еще объяснить тот факт, что он поплелся за ней в кухню, сидит и смотрит, как она варит кофе, и ждет ее слов, как собственного смертного приговора?! Он не оделся, не ушел, гордо хлопнув дверью. Не привел в ее дом местных сыщиков и не отряхнул с облегчением руки после того, как ее увели в браслетах. Нет! Ничего этого он не сделал! Он сидит и ловит каждое ее движение и пытается поймать на ее хмуром лице какую-то тень улыбки и все еще ждет…

С надеждой ждет, что она сейчас все сумеет ему объяснить и снова сделает его счастливым. Таким, каким он был весь вечер, когда хотелось во все горло орать, называя ее по имени, и еще хотелось беспричинно улыбаться…

– Все, пей! – Она с грохотом поставила перед ним поллитровую кружку с отбитым краем и еще раз потребовала: – Пей! И прекрати смотреть на меня такими глазами!

Он дождался, пока она сядет напротив. Оля села. Обхватила огненную кружку рукавами пижамной курточки и, вытянув губы трубочкой, со свистом отхлебнула.

Господи, он так мечтал об этом! Чтобы она вот так сидела напротив и пила из кружки, которую держала бы непременно двумя руками. А он бы…

А он бы смотрел на нее и не гадал, как сейчас, счастливый он по-прежнему или наоборот самый несчастный на свете человек!

– А какими глазами я смотрю на тебя? – сумел он выговорить после паузы, отхлебнул кофе, обжегся и болезненно простонал: – Господи!

– Не упоминай господа всуе, Валера, – попеняла она ему и улыбнулась кроткой милой улыбкой.

– Я не всуе, знаешь! Я по делу! И по горю еще! – У него даже глаза защипало от этого самого горя, и Валера уронил голову, чтобы она не увидела, как он часто-часто моргает.

– Какое же у тебя горе, дурачок? – Оля поставила кружку на стол, протянула руку и неожиданно тронула его за волосы. – Какой же ты красивый, Валерка! Красивый и запутавшийся в своих разборках и преследованиях. А мне что теперь делать? Что молчишь?

Он лишь пожал плечами, так и не подняв головы и не сказав ничего. Голос, как и глаза, тоже смогли бы выдать его, а он не хотел. Таким ослабевшим его не видел еще никто и никогда. Он не хотел, чтобы она заметила и…

– А мне теперь, Валерочка, мало того что придется помогать тебе в расследовании, так еще и доказывать нужно будет, что я не виновна. Э-эх, ты! Неужели твоя хваленая интуиция могла тебя подвести? Неужели ты клюнул бы на преступницу? На лживую, коварную, способную вовлечь тебя в свои игры?.. Ты же умница! Разве смогла бы я обмануть тебя, даже если бы захотела?

– У меня смягчающие вину обстоятельства, – выдавил он с трудом и все же нашел в себе силы посмотреть на нее. – Я тебя люблю!

– Это славно, – очень нежно, очень мягко и очень по-доброму произнесла Ольга и тепло улыбнулась ему. – Тогда давай думать вдвоем, только, чур, без всяких подозрений! Сначала я расскажу тебе всю предысторию, которая, не поверишь, началась с самой обычной фотографии в самом обычном журнале. А потом будем думать…