Милочка Мэгги

На душе у Пэтси было неспокойно. «Разве не должен я защитить ее от всех этих грязных сплетен, — думал он, — и отправиться с ней в церковь? Еще бы. Но разве не стану я полным ничтожеством, если женюсь на Мэгги Роуз только потому, что ее старуха мне так приказала?»

Миссис Шон то и дело подстерегала парня, интересуясь здоровьем его «дорогой матушки». «Как твоя матушка поживает?» — «Да пока ни на что не жалуется, благодарствую, что спросили. Но, — и тут он вздыхал, — стареет она, стареет». — «Так же, как и моя дочь», — горько отвечала вдова.

Вконец обеспокоившись, миссис Шон решила положить этому конец. Она приказала дочери прекратить видеться с Пэтси, или пусть та отправляется в монастырь.

— Я не стану этого делать, — заявила девушка.

— Еще как станешь. Потому что, пока тебе нет восемнадцати, я решаю, что тебе делать.

— Не заставляй меня, матушка. Иначе я… — Она запнулась, не находя подходящего слова. — Я буду вести себя с ним так, как ведут себя с мужчинами плохие девушки, на которых потом не женятся.

— Такими разговорами ты разбиваешь мне сердце и роешь могилу. А ведь ты была такой умницей, пока тебя не развратил этот подлец! Ты же каждое утро в церковь ходила, причащалась…

Миссис Шон лила слезы и причитала изо дня в день. Когда стало ясно, что толку от этого мало, она послала за Берти-метельщиком и по совместительству деревенским писарем. Берти принес с собой книгу «Послания на любой случай». Письма, полностью соответствующего случаю вдовы, в ней не оказалось. Самым подходящим было «Послание к члену семьи за море с известием о кончине близкого родственника». Берти сказал, что скопирует его и «подгонит», заменив слово «кончина» на «положение моей дочери» везде, где встречается «кончина», и «мой высокочтимый троюродный дед Тадеуш» на «мой высокочтимый сын Тимоти».

Аккуратно адресовав письмо «Констеблю Тимоти Шону, Полицейское управление, Бруклин, США», Берти поставил на оборотной стороне конверта свой фирменный росчерк.

Глава вторая

Констебль Тимоти (Рыжий Верзила) Шон сидел в гостиной своей квартиры в Восточном Нью-Йорке. Его участок находился в районе улицы Бауэри на Манхэттене, но жил он в Бруклине, потому что, по его словам, ему нравилось жить в деревне и потому что его жена хотела жить рядом с матерью. Каждый вечер дорога домой занимала у него больше двух часов. Ему приходилось путешествовать на пароме, извозчике и пешком.

Теперь, когда рабочий день подошел к концу, он сидел у себя в гостиной в нательной фуфайке и отпаривал свои бедные ноги в лохани горячей воды с растворенной в ней «английской солью». Жесткие рыжие волоски у него на груди пробивались сквозь фуфайку, словно ржавая трава, жаждущая солнца.

— Почему ты не паришь ноги на кухне, чтобы поберечь ковер в гостиной? — спросила Лотти, его жена-американка ирландских кровей. Каждый вечер она задавала ему один и тот же вопрос.

— Потому что мой дом — моя крепость, — каждый вечер он давал на него один и тот же ответ.

Он оглядел гостиную своего замка. На узких окнах, выходивших на улицу, висели тюлевые занавески. Они были покрыты копотью, но накрахмалены. Между окнами стоял табурет, подделка под китайский. Он служил подставкой для каучуконосного фикуса в глазированном зеленом горшке. На кончике полураспустившегося верхнего листка у фикуса всегда белела капля каучука. Каминную полку из фальшивого мрамора над камином из фальшивого оникса украшал аляповатый ламбрекен с бахромой. На каминной полке лежала на боку фарфоровая мопсиха с лежащими в ряд четырьмя щенятами, навеки застывшими в акте поглощения материнского молока.

— У нас снова завелись клопы, — заметила жена, чтобы поддержать разговор.

— И откуда эти паразиты ползут?

— От соседей сверху. Они всегда ползут от соседей сверху. И тараканы тоже от них.

— Ну, скажем, в Букингемском дворце клопы тоже водятся, — Тимоти понюхал воздух. — Что у нас на ужин?

— Сегодня на ужин вареная солонина с капустой — весь день ушел на стирку.

— Если мне что-то и нравится, так это твоя солонина с капустой.

— Так идем ужинать?

— Обожди, — он вытащил ногу из лохани и посмотрел на закапавшую с нее воду. — Нет пока. Ноги еще не готовы.

Тимоти был доволен. Он с любовью посмотрел на жену. Она начесывала прядь волос — натягивала один волосок и взбивала остальные в спутанный ком вдоль него.

Тимоти гордился женой. Как бы она ни утруждалась работой по дому или заботами об их сыне, она всегда принаряжалась к его приходу. Влезала в корсет и привязывала турнюр (без которого прекрасно могла обойтись) и прикалывала к корсажу кружевное жабо (без которого тоже прекрасно могла обойтись). Турнюр с жабо добавляли ей пышности, а Рыжий Верзила любил пышнотелых.

Ее пепельно-белокурые волосы вились волнами и укладывались высоко надо лбом в «помпадур» с валиком внутри. Именно так она укладывала волосы, когда он впервые ее встретил, и за десять лет ни на йоту свою прическу не изменила.