Милочка Мэгги

— Вот мать твоя росла в богатом доме. Попроси ее показать тебе ту конюшню в Бушвике, где ночевал твой отец. Рассмотри хорошенько тот богатый дом, который должен был стать моим… нашим… если бы не тот жулик…

«А, ладно, — подумал Пэтси, — пусть покоится себе с миром, даже если при жизни он и был мерзавцем».

По дороге к старому дому Мэри отвечала на вопрос Милочки Мэгги:

— Почему я тебя раньше туда не водила? Потому что дом очень изменился и мне от этого грустно.

Да, дом изменился. Комнаты по обе стороны от крыльца переделали под магазины. Эркерные окна стали витринами. За одним из них была парикмахерская с затейливо причесанными восковыми головами. За другим окном был только лебедь — безупречно белый и неподвижный, перышко к перышку. Лебедь гордо восседал на подушке из лебединого пуха. Надпись на карточке, подвешенной к клюву лебедя на медной цепочке, гласила: «Подушки из настоящего лебединого пуха».

— Он настоящий? — выдохнула Милочка Мэгги.

— Когда-то был. Теперь это чучело.

— Может быть, он еще живой и ему просто дают лекарство, чтобы он сидел смирно.

— Тебе лучше знать.

За окнами на втором этаже было пусто. На одном из них висела надпись «Сдаются комнаты». Помещения в подвальном этаже тоже переделали. Болтающаяся вывеска с красной печатью сообщала прохожим, что там оказывают нотариальные услуги. К вывеске нотариуса была прикреплена еще одна табличка о комнатах в наем.

Мэри догадалась, что владельцем дома был нотариус из подвала. Он выжимал из своих вложений каждый цент. Ей стало интересно, сколько постояльцев успело выспаться в ее белой спальне с тех пор, как она уехала. Она со вздохом подумала про пианино, когда-то стоявшее в комнате, теперь занятой швейными машинам, рулонами тика и мешками с пухом.

Конюшня стала самостоятельным владением, отделенным от большого дома железной оградой. Над дверью сарая была прикреплена неровно выкрашенная вывеска с надписью «Фид и Сын. Сантехнические работы. Круглосуточно». Во дворе лежал на боку сломанный унитаз. Какой-то мужчина, видимо мистер Фид собственной персоной, вытаскивал из ящиков пару двойных раковин для стирки из мыльного камня. Мужчине помогал мальчишка несколькими годами старше Милочки Мэгги. Мужчина поднял взгляд на подошедших к нему Мэри с дочерью.

— Да?

— Я жила здесь, когда была маленькой.

— Да неужто? Ну так сейчас дом принадлежит италийцу, но мастерская — моя.

— Неужели?

— Видите вывеску «Фид и Сын»? Так вот он, сын. Фид Сын, — мужчина положил руку мальчику на плечо, не скрывая гордости. — Приучаю его к делу с самого детства. Тогда из него выйдет толк.

— Понятно.

— Ну, будьте как дома. Можете все тут осмотреть, — он вернулся к прерванному занятию.

— А где спал папа? — поинтересовалась Милочка Мэгги.

— Вон там, наверху. Видишь то маленькое окошко? Откуда торчат трубы.

— Ого!

— Конечно, когда мы поженились, мы жили в большом доме. По крайней мере, какое-то время.

— А где то… те кусты бульденежа во дворе, про которые ты рассказывала?

— Наверное, кто-то их срубил.

— Как хорошо, что я никогда здесь не жила.

— Отчего же, Милочка Мэгги? Это был очень хороший дом, пока его не перестроили под сдачу внаем. Когда-то давно мне нравилось здесь жить. Летом в нем было темно и прохладно, а зимой — светло и тепло.

— А зачем вы все уехали, если здесь было так хорошо?

— Потому что твой дедушка умер.

— А почему он умер?

— Милочка Мэгги, не начинай! Пришло его время, вот и умер.

— Папа говорит, что он умер от страха.

— Твой отец не это имел в виду.

Мэри понимала, что это был удобный случай рассказать дочери про деда. Но как она могла рассказать ей, что ее дед был вором? И был ли он вором на самом-то деле? Всех, кто пошел под суд, оправдали. И политики продолжали заниматься ровно тем же самым.

«Нет, ни к чему усложнять ей детство такими рассказами. Раз Патрик до сих пор ничего не рассказал, то и потом не станет. Вот вырастет и сама все узнает. К тому времени его преступления — если это действительно были преступления — не будут казаться такими тяжкими, все быльем порастет».

— Так от чего же он умер?

— От того, от чего мы все когда-нибудь умрем. У него остановилось сердце.

— Как хорошо… не то, что он умер, — быстро поправилась Милочка Мэгги. — Я хотела сказать, что так хорошо, что мне не нужно жить здесь. Мне нравится наш дом, там, где мы живем сейчас. И мне не важно, богатый он или бедный.

«Как хорошо, что она успокоилась, — подумала Мэри. — Может, теперь она больше не будет везде вставлять относительно».

— Конечно, — небрежно бросила Милочка Мэгги, — это все относительно.

Глава пятнадцатая