Милосердие динозавра

«Шмель» с видеокамерой, бесстрастно передававшей ход событий, вплыл в каюту, и глазам руководителей операции предстала картина: замершие у черной дыры в стене «скаты», пригнувшиеся, готовые ко всему оперативники, опрокинутая стойка гарнитура «Иван-да-Марья» в центре и больше никого и ничего…

Савва Калашников

Сквозь белую колышущуюся пелену проступило черное пятно с нечеткими краями. Оно словно выплывало из природной мути сквозь толщу воды, формируясь в какой-то знакомый предмет. Экран, подумал без всякого выражения Калашников. Мысли были вялые, ленивые и скользкими угрями норовили расползтись по углам сознания, как только он пытался сосредоточиться.

Черное пятно наконец «всплыло», превратившись в прямоугольник с горящими зелеными строчками.

Экран дисплея, снова подумал Калашников равнодушно, и его мысль высветилась новой строкой на черном фоне.

Из-за поля зрения протянулась к экрану рука, что-то сделала, экран стал фиолетовым, а буквы на нем ярко-голубыми.

«Забавно, — подумал Калашников, — это же мои мысли на экране…»

Фиолетовый прямоугольник послушно отразил мысленную фразу начальника отдела безопасности.

«Забавно, ведь я, кажется, не сплю… значит, я на Земле… на Земле… Почему на Земле? Я должен быть в… Где-то я должен… забыл… Вспомнил! В Сфере… странное слово… Сфера. Зачем я должен там быть? Почему я вообще об этом думаю?..»

Калашников попытался пошевелиться, и его едва не стошнило от головокружения и слабости.

— Лежите, — раздался над головой громовой голос. — Вам нельзя двигаться. Вы в реанимационной клинике, попытайтесь мысленно вспомнить, кто вы, чем занимаетесь и что делали до последнего момента.

«Я Савва Калашников, начальник отдела безопасности УАСС», — послушно вспомнил Калашников, наблюдая, как голубые строчки не произнесенных им слов загораются на фиолетовой панели. И вдруг где-то глубоко под толстым слоем «воды», затопившей сознание, шевельнулся в «мутном иле» острый плавник тревоги: «Внимание! Контроль!!!» С каждым разом строчки фраз на экране бледнели, кривились, начинали расплываться, пока не превратились в струи света. Калашников окончательно пришел в себя, обретая задавленный до этого момента мысленный блок и контроль над пси-сферой.

— Черт! — произнес тот же голос. — Блокада мысли чудовищная, не помогают даже ваши препараты! Не трогайте его, пусть просыпается.

Сознание прояснилось. Калашников ощутил себя живым: ноги и руки были тяжелыми, словно налитыми инерцией взлета при десяти «g», болели мышцы живота, саднила кожа за ухом. «Микки» не отзывался на запросы, и Калашников понял, что его персональный советчик с обширной памятью изъят. Зато вшит «монстр» — передатчик чужой воли, ощущаемый как застрявшая в голове пуля, вернее, как паук, высасывающий кровь из жертвы.

Савва, покрывшись липким потом от неимоверного усилия, запер «паука» в крошечной камере за пси-барьером и полностью овладел своим мозгом.

Он лежал одетым на узком и твердом ложе. Голова покоилась на вогнутой металлической решетке. На руках и ногах были защелкнуты широкие браслеты. Ложе переходило в пучок труб, вросших в прямоугольник экрана с небольшой полусферой сбоку, напоминающей металлического ежа. Напротив громоздилась какая-то непонятная слоноподобная установка, а на одном из ее «ушей» сидел лицом к начальнику отдела мужчина в комбинезоне.

— Каспар Гриффит, — шевельнул беззвучно губами Калашников.

Гриффит понял.

— Он самый. Отстегни его.

Из-за головы появился напарник Гриффита: громоздкое широкое туловище на коротких ногах, длинные руки, громадная голова с ничего не выражающим, бугристым, словно составленным из непропорциональных деталей лицом. Калашникову он напомнил массивного южноафриканского австралопитека, робустуса. Повозился у ежастой полусферы, пошевелил пальцами несколько игл, и браслеты на руках и ногах Калашникова превратились в дымные кольца, а «дым» втянулся в отверстие ложа. Урод повернулся лицом к Савве и сгорбился, превратился в статую.

Калашников с трудом сел, чувствуя себя совершенно разбитым. Не глядя на Гриффита, сделал несколько упражнений аутотренинга, пока в тело вместе с притоком крови не вернулась часть былой подвижности.

— Вы очень сильный человек, — без тени насмешки произнес Гриффит, не меняя позы. — Нам почти ничего не удалось из вас вытащить даже с помощью этого гроба. — Он кивнул на аппарат пси-зондирования. — Итак, вы подошли ко мне вплотную. Признаюсь, это в некоторой степени оказалось неожиданным для меня; не предполагал, что у вас такая мощная контрразведка.

Калашников потрогал побаливающий висок и обнаружил там свежую опухоль. Надавил пальцами и, не обращая внимания на боль, с отвращением выдрал белый плоский овал с сотней тонких длинных волосков, испачкав руку в крови. Бросил на пол, достал платок и занялся лечением, унимая пульсирующую кровь и пси-шумовой удар — эффект внезапного отключения подавляющего волю аппарата.

Гриффит наблюдал за ним с любопытством, покачал головой.

— Да, вы меня поражаете. Не хотите разговаривать.