Милосердные

Что ждет его в будущем? Эрик, сын Эрика, он такой же серьезный и тихий, каким был отец. Марен смотрит на малыша и вспоминает, каким брат был в детстве. Они с юных лет жили как бы в отдельных мирах, Марен с матерью – в доме, Эрик с папой – снаружи, сперва на земле, а потом в море. Иногда они с братом играли на мысе, в те счастливые годы, когда оба достаточно выросли, чтобы их отпускали гулять без присмотра, но были еще недостаточно взрослыми, чтобы нагружать их работой с утра до ночи. Тогда Вардё казался им сказочным миром, царством эльфов и троллей.

В компании других ребятишек Эрик больше молчал, да и вообще заговорил поздно, в два или даже в три года. Но это лишь потому, что за него говорила Марен. А кто будет говорить за его сына? Эрик и взрослым был немногословен. Даже Дийне, когда-то смешливой и яркой, как лучик солнца, не удавалось вытянуть из него больше, чем необходимо. А теперь она стала такой же молчуньей, каким был он сам, да к тому же угрюмой.

* * *

Женщины снова толпятся у входа в церковь, снова ждут комиссара с женой. Новизна их присутствия в Вардё еще не приелась. На церковном дворе собралась вся деревня. Там и Кирстен, и все остальные, и даже пастор Куртсон. Подойдя ближе, Марен замечает, что сегодня толпа разделилась на две неравные группы. Большинство держится ближе к пастору, но несколько женщин, в основном те, кто ходил рыбачить в море, беседуют с Кирстен.

Мама присоединяется к группе, собравшейся вокруг пастора, Марен подходит к Кирстен. Она слышит, как женщины из той, другой, группы равнодушно и как бы нехотя воркуют над Эриком, хотя он уже большой мальчик, и с ним вовсе не надо сюсюкать – слышит и понимает, что почти все эти женщины ненавидят Дийну. И мама тоже ее ненавидит.

– А Дийна что, не придет? – хмурится Кирстен, глядя маме в спину. Марен качает головой. – Надо было заставить ее прийти.

– Как я ее заставлю? Я пыталась ее вразумить.

– Значит, плохо пыталась, – говорит Кирстен. – Эдне привела отца, хотя он почти слепой. Эта перепись… – Она понижает голос. – Было бы очень неплохо, если бы Дийна сама назвала свое имя. Особенно после недавних казней в Алте и Киркенесе.

– Кого-то казнили?

Марен чувствует, как шевелятся волоски у нее на затылке.

– Троих саамов, все заклинатели погоды.

– Но Дийна ничего такого не делает…

– Неважно, что она делает или не делает. Важно, кто она такая. Этот наш губернатор настроен решительно. Видишь, как взялся за искоренение старых обычаев.

– И ведь он еще не доехал до Вардёхюса.

– И даже до Алты, – говорит Кирстен. – Но у него везде есть комиссары, и Корнет должен видеть, что Дийна ходит в церковь.

Марен все понимает. Не ходить в церковь опасно, не ходить в церковь, когда ты саамка, опасно вдвойне.

– Я уже не успею ее привести.

– Может быть, он не заметит, – говорит Кирстен, но Марен не хуже ее знает, что комиссар из тех, кто все примечает. Вот почему, только завидев, как он приближается к церкви – следом за ним идет Урса, сегодня на ней голубое платье, – Марен вся сжимается, стараясь сделаться как можно меньше и незаметнее.

– Доброго утра, – говорит он.

Женщины отвечают слаженным хором, как примерные школьницы.

Кирстен морщится.

– Доброго утра. – Урса говорит очень тихо, и Марен кажется, что это приветствие адресовано ей одной. Урса остановилась перед нею и Кирстен: стоит, улыбается нервной улыбкой. Ее волосы уложены аккуратнее, чем в прошлое воскресенье. Должно быть, она привыкает к отсутствию зеркала.

– И вам доброго утречка, – говорит Кирстен.

– Если наша договоренность в силе, может быть, мы начнем прямо завтра? – говорит Урса.

– Да, конечно.

Урса улыбается шире, приоткрывая ровные белые зубы.

– Я не забыла, что вы одолжили мне куртку. Можно будет купить у вас шкуры, фру Сёренсдоттер?

– Да, конечно. Могу принести прямо завтра, если это удобно.

– Очень удобно. И, может быть, Марен составит список всего, что нам нужно. Как я понимаю, у вас большие запасы зерна и всего остального, и вы можете что-то продать. Ваше хозяйство – лучшее в Вардё.

– Большое спасибо, госпожа Корнет.

– Пожалуйста, называйте меня Урсула.

Марен вдруг осознает, что все остальные наблюдают за ними. Торил прямо-таки разрывается, не зная, кому уделить больше внимания: комиссару или его жене, остановившейся поговорить с Марен и Кирстен.

– Значит, до завтра, – говорит Урса и идет следом за мужем в темный зев церкви.

– У вас с ней какая-то договоренность? – Судя по голосу, Кирстен действительно любопытно.

– Ей нужна помощь по дому, – говорит Марен. Что-то бьется внутри. Какое-то странное победное ощущение. – Я вызвалась ей помочь. – Кирстен удивленно поднимает брови. – Она мне заплатит. Хорошие деньги. Бергенские монеты.

Кирстен задумчиво кивает.

– После церкви составим список. И, Марен? – Она смотрит пристально, будто видит Марен насквозь. – Будь осторожна.

Кирстен легонько сжимает предплечье Марен и входит в церковь прежде, чем Марен успевает спросить, что означает это предостережение.

20