Милосердные

Им с Марен надо где-то укрыться, в каком-нибудь тихом месте, где их никто не потревожит, и она ведет Марен к себе домой. Марен по-прежнему опирается на нее, еле передвигает ноги. Они уже почти пришли, осталось только свернуть за угол, откуда доносятся крики и гул голосов. Те же самые женщины, наблюдавшие за арестом фру Олафсдоттер, теперь наблюдают, как Кирстен толкает еще одного незнакомца, одетого в черное, и тот с грохотом падает на землю.

– Кирстен! – кричит Марен. Отпустив руку Урсы, она мчится вперед. – Что ты делаешь?

– Этот засранец пытался ко мне прикоснуться.

– Он человек комиссара, человек губернатора!

– Он мне не муж, – говорит Кирстен, возвышаясь над упавшим мужчиной, который пятится от нее на четвереньках. – И не должен ко мне прикасаться.

Мужчина поднимается на ноги. Он на голову ниже Кирстен, и по сравнению с ней кажется карликом рядом с разъяренной великаншей. Но со стороны Вардёхюса уже спешит подкрепление. В последний раз Урса видела сразу столько мужчин только на корабле. Наверное, их привезли сюда из Алты или Варангера.

А вот и Авессалом. Появляется из узкого переулка, как воплощение ночного кошмара. Приближается к Кирстен. Его глаза горят темным победным огнем. Урса смотрит на мужа и не понимает, как ей раньше могло казаться, что он красив? У него зверское, волчье лицо: свирепое, хищное, злое.

Он приближается, за спиной – целый отряд людей в черных одеждах. «Как долго все это готовилось?» – думает Урса. Как долго затягивалась петля, о существовании которой она даже не подозревала?

– Снова на шаг впереди меня, жена? – бормочет Авессалом, проходя мимо Урсы.

– Сопротивление бесполезно, – говорит сброшенный наземь мужчина, осмелевший в присутствии комиссара. – Тебя обвиняют.

– Кто меня обвиняет?

– Я, Кирстен Сёренсдоттер, – говорит Торил.

– И я, – говорит Зигфрид.

– И я, – звучит сдавленный голос у них за спиной. Урса оборачивается и видит маму Марен с опухшим от слез лицом. Она поднимает дрожащую руку и указывает на Кирстен. – Ведьма.

32

Слово расходится по толпе сбившихся в кучу женщин, точно рябь по воде. Одна за другой они тянут руки, тычут пальцами в Кирстен. На их лицах читается столько ненависти и злобы, что у Марен перехватывает дыхание. Все, кого Кирстен называла церковными кумушками, Торил и Зигфрид, и Лизбет, и Магда, и даже Эдне, которая прибежала предупредить их об аресте фру Олафсдоттер, и сидела бок о бок с Марен в рыбацкой лодке, и гребла вместе с нею до ломоты в руках, через боль наливавшихся силой.

Марен пытается поймать ее взгляд, но Эдне смотрит на Кирстен и Авессалома. Его тяжелый взгляд падает на нее, и Эдне тоже поднимает руку, так стремительно, словно ее дернули за невидимую веревку, привязанную к запястью. Кирстен стоит совершенно одна среди беснующейся толпы, и, наверное, впервые в жизни Марен видит ее растерянной и поникшей.

– В чем меня обвиняют?

– Обвинения будут предъявлены на суде, – говорит Авессалом. – И обвинения очень серьезные.

Марен не может оставить Кирстен одну, она рвется вперед, но Урса хватает ее за запястье, вонзает ногти ей в кожу.

– Не надо. Пожалуйста.

Никто другой не смог бы сейчас ее остановить. Но Марен совершенно беспомощна перед Урсой, перед ее жаркой хваткой, перед ее отчаянной просьбой. Чувствуя себя предательницей, она наблюдает, как Кирстен уводят в Вардёхюс, связав ей руки веревкой.

Теперь, когда Кирстен увели, и больше некого обвинять, женщины роняют руки и удивленно моргают, словно очнувшись от страшного сна. Эдне тяжело дышит и вдруг сгибается пополам, ее рвет. Торил с довольным видом похлопывает ее по спине.

– Ты все правильно сделала, девочка.

Эдне отшатывается от нее и выпрямляется так же резко, как до этого подняла руку.

– Я не девочка. Я такая же взрослая женщина, как и ты.

Эдне озирается по сторонам, и Марен знает, что она высматривает ее. Их взгляды встречаются, и Эдне тут же отводит глаза. В сердце Марен вскипает холодная ярость. У нее чешутся руки, но она не решается подойти к Эдне, не решается ничего сделать, пока по деревне все еще рыщут люди комиссара.

– Пойдем отсюда, – говорит Урса, должно быть, почувствовав, что творится в душе у Марен.

Она мягко тянет ее за собой. Они заходят в дом, в малый лодочный сарай. Урса закрывает дверь, обнимает Марен, кладет подбородок ей на плечо, что-то шепчет ей на ухо.

Из обеих бьет дрожь. Марен закрывает глаза, отдаваясь потоку этого тихого голоса. Медленно поднимает руку и прикасается к волосам Урсы, к светлой прядке, выбившейся из наспех собранного узла. Такие мягкие, нежные волосы… Как тонкая ткань, скользящая в огрубевших пальцах. Марен вдыхает запах этих дивных волос, ее губы почти касаются шеи Урсы, и когда та разжимает объятия, Марен все же дает себе волю и задевает губами белую кожу подруги – так легонько и неуловимо, что сама толком не понимает, точно ли это было на самом деле или ей просто почудилось.

Даже если Урса что-то заметила, она не подает виду. Усадив Марен на стул, она принимается заваривать чай. Ее руки дрожат, чашки звенят.

– Тебе надо быть осторожнее.