Милость Императора (Emperor's Mercy)

Все было так тихо и неподвижно, что призрачное движение во мраке казалось чем-то совершенно чуждым. Она прошла через атриум, упав с потолка, словно капля воды. Она двигалась от тени к тени, скрываясь в чернильной тьме.

Когда она скользила мимо освещенных мест, были видны очертания ее силуэта. Гибкие мускулистые конечности, защищенные наручами и поножами из твердой кожи. Блеск обнаженных клинков.

Она взбиралась по стенам с удивительной легкостью, ее конечности мелькали, как у паука. Перебравшись через три этажа лестничной площадки, она попала в помещение, оказавшееся храмовой кухней.

Здесь было светлее. Обширное пространство кухни занимали гладкие каменные полки и глиняные печи. Котлы, медные горшки и глиняные кувшины стояли ровными рядами, как солдаты в строю.

Три священника в чистых белых одеяниях госпитальеров мыли глиняные тарелки в корыте с водой. Они были увлечены разговором и не заметили тень, мелькнувшую позади.

Она достала три метательные иглы и небрежно метнула их с расстояния пятнадцать метров. Иглы входили точно под основание черепа жертвы, между вторым и третьим шейными позвонками. Двое священников рухнули, их нервные системы перестали функционировать, ноги подогнулись. Третий успел повернуться, и игла вонзилась ему в грудину.

Последним, что он увидел перед смертью, было лицо его убийцы – стилизованная ухмыляющаяся маска шута, с длинными оскаленными зубами и глазами, прищуренными в вечном смехе.

Ассасин скользнула в сторону от места убийства и сбежала вниз по узкой извилистой лестнице. Она оказалась в северной палате. Это был длинный зал, где психически больные пациенты проводили дневные часы, рассеянно бродя и иногда разговаривая.

Сейчас здесь было почти пусто, узкие окна впускали в зал длинные полосы лунного света. В дальнем конце зала в кресле-качалке сидел пациент, никогда с него не встававший. Ветеран Гвардии, теперь он проводил дневные часы, бессмысленно уставившись в стену, вцепившись ногтями в подлокотники кресла.

Ассасин быстро убила его узким клинком и направилась дальше.

Северная палата сообщалась с изолятором. Ряд обитых медью дверей в глиняных стенах вел в спальни психически больных. Окна в коридоре были закрыты.

Достав зубчатую пилу, ассасин последовательно обошла все спальни. Она работала быстро, не пропуская ни одного пациента. Дважды ей встречались священники из ночной смены, и дважды она душила их гарротой, втаскивала трупы в спальни и запирала двери.

Ассасин вышла из последней двери в конце коридора. Ее пила была покрыта длинными полосами крови. Черно-белая маска шута забрызгана ярко-красными каплями.

Отстегнув подсумок от пояса, ассасин взглянула на хронометр. Она успевала точно вовремя. Спрятав пилу в ножны, она направилась в западную палату. К рассвету в Храме Зуба не останется никого живого.

ГЛАВА 14

РОСС был разбужен криком.

Даже сквозь мглу сна, крик был страшным. Пронзительный, исполненный страдания и почти жалобный. Росс слышал в нем голос смерти.

Вскочив с постели, путаясь в льняном белье, Росс схватился за плазменный пистолет. Пока он спал, свечи в его комнате растаяли и погасли, и наступила кромешная тьма. Его рука нащупала холодный, тяжелый металл рукояти пистолета, и бешено колотящееся сердце немного успокоилось. Гудение газа в фузионной канистре после того, как он снял «Солнечную Ярость» с предохранителя, подействовало на него успокаивающе, как факел в темной ночи.

Раздался еще один вопль, на этот раз ближе, долгий протяжный плачущий вой, внезапно прерванный отрывистым придушенным хрипом.

Росс на секунду подумал, не надеть ли доспехи, части которых были разложены на полу спальни. И только укрепившись в этой мысли, он понял всю ее глупость. Вместо этого он накинул синий шелковый халат, лежавший в ногах на его постели. Уже подойдя к двери, он вдруг вернулся и надел табард из психо-реактивного обсидиана. Просто на всякий случай.

Он выскочил из комнаты, изготовив к бою пистолет, но остановился и замер на пороге. Росс не был уверен, что увиденное им реально. Вид того, что открылось перед ним, передавался по зрительным нервам в мозг, но часть мозга отказывалась принять его. Это было слишком нелепо.

Дверь выходила в атриум, открытый внутренний двор, вымощенный плиткой. С арок, колонн и тимпанов свисали трупы. В центре атриума мягко журчал фонтан, вода в нем была темно-красной от крови. Вокруг фонтана сидели четыре мертвых священника. У одного не было рук, второй сидел с открытым окровавленным ртом без языка, у третьего были отрезаны уши, а последний смотрел, казалось, прямо на Росса пустыми кровавыми глазницами.