Милость Келсона

Герцог Кассанский. Раз Джаред и Кевин мертвы, это мог быть только Дункан МакЛейн – он же отец Дункан, духовник Келсона и дальний родственник Дерини Аларика Моргана. То, что Дункан тоже был Дерини, оказалось настоящим шоком для Джеаны, хотя она никогда даже не помышляла о том, чтобы рассказать об этом кому-нибудь, кто не знал этого и так. Господь должен был бы покарать Дункана МакЛейна за то, что тот осмелился принять духовный сан вопреки правилам Церкви, запрещавшим Дерини принимать священные обеты, но вместо этого Он позволил Дункану возвыситься до епископа. Джеана не могла понять, как такое могло случиться.

– Да, я поняла. Спасибо, святой отец, – пробормотала она.

Торопливо опуская занавеску, она засомневалась, не выдал ли ее взгляд охватившего ее ужаса, но за свой голос она была уверена. В то же время, отец Амброс хорошо разбирался в людях, несмотря на то, что был едва ли старше ее сына.

Но мысли о сыне занимали ее не больше чем мысли о Дункане… и Моргане. У нее еще будет время подумать о них попозже. Истово прижав сложенные руки к губам, она на мгновенье закрыла глаза и прошептала еще одну молитву, прося Господа придать ей отваги – тут ей снова пришлось схватиться за поручень, потому что процессия снова тронулась в путь.

Новая встреча со своим сыном-Дерини была не единственной причиной, по которой Джеана боялась возвращения в Ремут. Возвращение к публичной жизни, ожидавшее королеву при дворе, само по себе будет непростым, хотя бы потому, что она привыкла не видеть никого кроме сестер-монахинь обители Святого Джайлса. несмотря на то, что за три года своего уединения она не приняла монашеских обетов, она жила так же как и все остальные в обители, посещала все службы и молилась об избавлении от сатанинской заразы Дерини, которая, как она знала, гнездилась в самой ее душе, и искала избавления от страданий, причиняемых ей знанием о самой себе. Ей, которой с ранних лет внушали и дома, и в церкви, что Дерини – это зло, было не под силу найти ответы на многие нравственные и религиозные вопросы, вызванные открытием того, что она сама принадлежит к расе, которую она долгое время считала проклятой. Ее духовные наствники в обители постоянно убеждали ее в том, что ее грех простителен – если вообще можно счесть грехом использование всех своих возможностей, чтобы спасти свое дитя от неминуемой смерти от рук черной колдуньи, но, продолжая верить в то, что она заучила с детства, Джеана продолжала считать, что совершила смертный грех.

За время пребывания в монастыре внешние проявления ее страстного неприятия Дерини несколько уменьшились, ведь она, храня свое уединение, могла избежать не только встреч с Дерини, но даже упоминаний о них, но по мере приближения к Ремуту и сыну-Дерини она боялась все сильнее и сильнее. Она решилась оставить святую обитель только ради спасения души Келсона, ужаснувшись количеству людей, лишившихся жизни из-за того, что он принадлежал к Дерини. Даже его юная невеста погибла из-за этого.

Именно поэтому Джеана, наконец, решилась оставить свою уединенную келью в обители Святого Джайлса: Келсон, который уже почти полгода был вдовцом, просто обязан жениться снова, и как можно быстрее, чтобы смочь обеспечить появление наследника престола. Джеана понятия не имела, где можно подыскать нужную кандидатку, но в любом случае, подходящая, по мнению Джеаны, невеста короля должна остановить дурное влияние деринийской крови в жилах Келсона. Только тогда может появиться возможность свернуть его с пути, на который, он, похоже, ступил, оградить его от зловредного влияния других Дерини, все еще пребывающих при дворе, и вернуть его на истинный путь к спасению его души.

Лошадиные копыта застучали по мощеной дороге, лошади почувствовали себя увереннее, прибавили ходу, и Джеана слегка раздвинула занавески, чтобы снова выглянуть наружу. Впереди, между сэром Делри и завернутым в плед кассанским офицером, она увидела знакомые стены Ремута, темнеющие на фоне испещренного крошечными белыми облачками неба, отливавшие серебром под ярким весенним солнцем.

– Белая овца… – с отчаянием подумала она, стараясь избавиться от кома, подступившего к горлу. – Белая овца на синем холме…

Но воспоминание о детстве не произвело ожидаемого эффекта и не избавило ее от странного ощущения одновременно страха и радости, вызванных возвращением домой. Отдалившись от слабого утешения, которое ей давало пребывание в обители святого Джайлса, она почувствовала, как ее наполняют прежние ощущения и, прежде всего, чувство страха за свою душу, за душу Келсона – ей с трудом удавалось держать себя в руках, но она знала, что прежде чем она встретится с теми, кто поджидал ее в Ремуте, ей надо придти в себя.