Милость крестной феи

Ах, кто бы мог рассказать юному Ашвину, что волшебство не всегда прячется от людей в самые темные щели? Уж точно не строгая госпожа Клариза, мир ее праху! Куда чаще чары морочат головы смертным, внушая им уверенность, будто они настолько разумны, что всё видят насквозь и уж точно не попадутся на чью-либо удочку. Как людей иной раз ловко стыдят и лишают в себе уверенности, обвиняя в ребячестве и сравнивая их поступки с детскими капризами, так и магия нередко взывает к скептицизму, к этому особому виду человеческой гордыни, чтобы назвать саму себя ерундой, не стоящей внимания, – и остаться при этом невидимой для людского взора. Человек подчас так боится показаться глупым или смешным, что готов закрыть глаза на подлинные чудеса и объяснить необъяснимое…

Увы, в тот миг, как Ашвин согласился с тихим голосом, нашептывающим, что верить в существование магии нелепо, волшебство полностью подчинило его себе и привело к порогу домика, увитого розами.

Едва только он попытался высвободить руку, чтобы постучать в дверь, как ему тут же открыли: славная крохотная старушка с румяными щеками держала в руках лампу и улыбалась так сердечно, что Ашвин тут же решил, что добрее женщины еще не видел.

– Добрый вечер, – смущенно произнес он. – Прошу прощения, что потревожил вас. Моя… подруга попала в беду. Кажется, она больна. Ей нужна помощь…

И добрая старушка, не удивившись ни его внешнему виду, ни словам, тут же радушно пригласила Ашвина в дом, заверив, что непременно поможет бедной больной девочке. «Вот как верно ты поступил! – похвалил его внутренний голос. – Тебе следовало прийти сюда гораздо раньше». Согласитесь, приятно, когда кто-то хвалит тебя за принятые решения – особенно если ты вовсе не уверен в своих силах. И Ашвин, облегченно вздыхая, уложил Эли на мягкую софу, искренне радуясь тому, как хорошо все устроилось.

– И ты, мальчик, садись, – ласково сказала ему старушка, указывая на кресло. – Должно быть, ты устал и проголодался!

– Ох, и вправду, – пробормотал Ашвин, чувствуя, как слабеют его ноги и повисают безвольно руки. – Но Эли…

– О, не беспокойся! Сейчас она придет в себя! – старушка хитро прищурилась. – Не хочешь ли яблок? Слаще ты еще не пробовал!

И в самом деле, на столике рядом с креслом стояла корзинка, доверху наполненная темно-красными яблоками, каждое из которых словно светилось изнутри – настолько сочными и спелыми они были. Ашвин был голоден, да и внутренний голос говорил: «Ты весь день мечтал о яблоке из здешнего сада, не так ли» – но все же он не хотел показаться невежей, жадно хватаясь за еду в незнакомом доме, и оттого, сделав усилие над собой, отказался. Старуха самую малость удивилась, но, честно сказать, ей не слишком-то был интересен Ашвин: куда суетливее она хлопотала над бледной бесчувственной Эли.

– Ну же, упрямая девочка, – доносилось до Ашвина ее скрипучее бормотание, – выпей воды и открой глаза! Ты должна услышать все то, что здесь будет сказано. Увидеть то, что будет сделано…

Посиневшие губы Эли шевельнулись, и она сделала несколько глотков, а затем слабо вздохнула.

– Вот и славно! Вот и славно! – обрадовалась старушка, щуря маленькие лукавые глазки. – У нас впереди еще немало дел, дитя мое…

Эли, приходя в себя, медленно приподнялась и обвела непонимающим взглядом крошечную гостиную. При виде корзины с алыми яблоками на лице ее появилось выражение ужаса, – и голос, до той поры непрерывно нашептывающий похвалы Ашвину, смущенно захлебнулся и смолк.

– Ох нет! НЕТ! – вскрикнула Эли так надрывно, как будто в ней только что умерла последняя надежда на добрый исход. – Ашвин, что же ты наделал?! Я же говорила тебе, что нам нельзя приближаться к этому дому!

Тут-то Ашвину и довелось впервые узнать, каково это – чуять волшебство, больше не скрывающееся под шутовской маской: страх, тоска и осознание собственной ничтожности нахлынули на него, грозя ослепить и утопить в своих черных, как ночь, волнах. Теперь он понял, что все это время был ведом чужой волей и решения, которые до недавних пор казались ему собственными, разумными и взвешенными, обернулись липким волшебным мороком.

– Слишком поздно, упрямое дитя, – тем временем говорила старушка, облик которой становился все менее ясным, как будто туман окутывал всю ее крохотную сгорбленную фигурку. – От судьбы не уйти, а твоя судьба – магия. Не стоило тебе ходить вокруг да около, мы уж заждались вас!

И, словно дожидаясь этих ее слов, в гостиную вошла та самая женщина, что искала Ашвина, а следом за ней – и ее мрачные молчаливые спутники.

– Я сдержала свое слово! – торжественно объявила старушка, которая теперь не была похожа не только на старуху, но и на человека, что, впрочем, никого, кроме Ашвина, не встревожило. – Вот вам мальчишка, живой и здоровый. Делайте с ним, что должно, а на мою долю остается девчонка, у нас с ней давний уговор…

Эли, услышав это, вскинула голову, но ничего не сказала – лишь бросила на Ашвина короткий взгляд, полный тоски и невысказанных упреков.