Милость крестной феи (СИ)

Такой была дочь Одерика и Маргареты, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Миловидное лицо ее до сих пор оставалось обманчиво-детским, с круглыми нежными щеками, но взгляд голубых глаз стал прямым и смелым, а движения — ловкими и бесшумными. Все в округе знали, что Эли принадлежит более миру леса, чем миру людей, и не удивлялись, увидев ее следы далеко от человеческого жилья.

С людьми она держалась приветливо, но сдержанно — порой родители брали ее с собой в гости к соседям, заставив перед тем вычесать как следует волосы и вымыть шею. Ей было немного скучно — разве можно сравнить чинное чаепитие с тем, чтобы гнать лошадь по воде вдоль берега, поднимая тучи брызг?.. — но она внимательно слушала все, что говорилось, и домысливала то, о чем умалчивалось. Люди ей, пожалуй, нравились, хоть и чуть меньше, чем мыши или лисы.

Но на шестнадцатом году ее жизни все изменилось — проклятие терпеливо и неспешно сплетало судьбы людей, чтобы сердце девушки, до сих пор любившей только семью и лес, разбилось именно на столько осколков, сколько нужно было фее.

В один из тех летних знойных дней, когда прочие жители лесного края спасались от жары посредством безделья, Эли пережидала самые жаркие полуденные часы у крохотного лесного озера с черной водой. Нырять с головой в темный омут куда приятнее, чем изнывать от духоты в четырех стенах — но и это может рано или поздно наскучить. Ей вспомнилось, что кто-то говорил, будто в заброшенной усадьбе у реки объявились новые хозяева — дальние родичи прежних. Чужие люди в лесном крае всегда были в диковинку, и Эли решила, что хочет на них посмотреть — чем не развлечение для летнего вечера?.. Ее любопытство было точно таким же, как у лис или хорьков, шныряющих рядом с человеческим жильем — она часто пробиралась к чужим домам и, спрятавшись в ветвях дерева, наблюдала, как бранятся и радуются люди, как похожи между собой их радости и горести, как проходят дни их мирной и тихой жизни.

Дождавшись, когда просохнет одежда, она взобралась на смирную от старости кобылу, и направила ее тихим шагом по одной из безлюдных троп.

Солнце уже клонилось к закату, но даже в тени деревьев все дышало зноем и ароматом смол. Путь выдался неблизким, и Эли несколько раз успела пожалеть, что поддалась любопытству — пот стекал по лицу, перемешиваясь с пылью, волосы, скрученные в узел, прилипли к шее.

Ограда вокруг земель той самой усадьбы была так стара, что дубовые бревна почернели и покрылись темно-зелеными полосами мха. Эли без труда взобралась наверх, подоткнув серое линялое платье, а затем спрыгнула, очутившись в заросшем саду. Слухи не лгали: здесь и в самом деле появились люди — несколько сухих деревьев были срублены под корень.

Эли шла осторожно и тихо. Ни одна здешняя собака не залаяла — впрочем, собаки никогда на нее не лаяли и не рычали. Она не знала, на что именно хочет посмотреть, и не знала, зачем вообще пришла сюда.

Пожалуй, лесная фея могла бы ей все объяснить, но время еще не пришло.

— Что ты тут делаешь? — строго, но беззлобно окрикнул ее юный голос. — Зачем сюда забралась?

Эли вздрогнула, повернулась и увидела, что с ней говорит юноша — ее ровесник.

Эли и фея (4)

До того самого мгновения Эли была знакома с несколькими молодыми мужчинами из числа дальних и ближних соседей, но была настолько невнимательна к ним, что они из обиды относились к ней как к пустому месту — то есть, отвечали ей тем же. Это одновременно и радовало, и огорчало ее родителей. Одерик говорил, что все к добру и девушке, не забивающей свою голову любовными бреднями, никакое приворотное наваждение не страшно. Маргарета и Старая Хозяйка, напротив, считали, что будь Эли влюбчивее, то давно уже нашла бы себе жениха, а занятое обычной человеческой любовью сердце не вместит еще и любовь колдовскую.

Но эти споры, отголоски которых доносились то из одного угла дома, то из другого, не интересовали Эли — она считала их бессмыслицей, свойственной старшим людям, отчего-то утратившим способность видеть мир за пределами человеческих подворий. Ей искренне было невдомек, отчего нужно запоминать имена и лица скучных мальчишек? Ни один из них не умел говорить с лесными птицами, не возился с волчатами, не умел часами смотреть в озерную воду, где плавно кружили рыбы с алыми плавниками и шныряли изумрудные лягушки.

Но незнакомый юноша, рассматривающий ее с несколько высокомерной доброжелательностью, оказался совсем другим, и Эли не могла отвести от него глаз — и не могла произнести ни слова, хоть он терпеливо ждал ответа.

— Ты хотела что-то украсть? — спрашивал он, хмурясь, и стало заметно, что выговор у него странный, нездешний. — Из-за голода? У тебя очень грязное платье и лицо все испачкано — ты бродяжничаешь? Не бойся, я не стану звать слуг…